Орестес расхохотался, и у Лаис мороз по коже прошел: это был смех безумца.
Стало страшно. Если Орестес обнаружит ее, пощады не жди… Захотелось броситься прочь из этого дома, скрыться, скрыться! Пусть Фаний сам улаживает свои дела и спасает свою жену, которая, очень может быть, еще жива. А Лаис хочет одного — вернуться в Коринф, в прекрасный Коринф, который стал ей домом!
— Кто это? — вдруг раздался крик Орестеса, исполненный паники. — Кто там?
Лаис так и обмерла. Неужели она выдала себя каким-то неосторожным движением?!
Пошарила вокруг, схватила метлу. Если Орестес придет сюда, нужно ударить его, оглушить — и немедленно бежать! Бежать отсюда, спасаться!
С перепугу она даже забыла все, чему ее обучали на матиомах по магии, и надеялась сейчас только на проворство своих ног.
— А, это ты, Линос! — окликнул в это время Орестес уже более спокойно, и у Лаис отлегло от сердца. Она осторожно поставила метлу и прислонилась к стенке каморки, переводя дух и стыдя себя за панику. — Ну что?
— Я потерял этого человека, хозяин, — плачущим голосом ответил мальчик. — У него слишком быстрый конь, а я после вчерашней ночи не могу быстро ходить, у меня до сих пор все болит…
— Ну-ну, Линос, — заговорил Орестес так ласково, что Лаис не поверила своим ушам. — Иди сюда. Иди, мой хороший. Ты так красиво плачешь, маленький очарователь! Плачь, ну…
Голос стал вкрадчивым, глухим, в нем зазвучали нотки откровенного вожделения.
— Пойдем, Линос! Мне нужно успокоиться. Никто не умеет так успокоить меня, как ты, особенно когда стонешь и льешь слезы! Ну! — нетерпеливо крикнул Орестес. — Ты что, не знаешь, куда идти и что делать? Скорей! Я больше не могу!
Мальчик громко заплакал, и по доносившимся до нее звукам Лаис поняла, что происходит.
Орестес превратился в кинеда! Фаний спас его от насильников-мужеложцев, а теперь он сам стал насильником-мужеложцем! Поистине, шутки богов иной раз больше похожи на издевательства!
Содрогаясь от отвращения, Лаис выскользнула из каморки и побежала к выходу из дома. Под террасой, как рассказывал Фаний, выдолблен в каменистой почве большой погреб. Вот он.
Крышка заперта на большой замок. Конечно… Орестес не мог допустить, чтобы любой и всякий лазил в погреб: ведь Алфию могли увидеть и донести на него!
Лаис осмотрела замок. У Апеллеса был похожий. Из замка торчит веревка: чтобы закрыть замок, нужно сильно дернуть за нее, и тогда дужка, которая зацеплена за скобы, войдет в паз. Однако открывается замок только особым ключом. Но где же может быть ключ? Наверное, Орестес держит его при себе, носит на поясе или даже на груди. Тогда все пропало…
Лаис приникла лицом к щелястой крышке и всмотрелась в зияющую перед ней яму. Она смутно различала полки, уставленные припасами, бочки и мешки… Все это было настолько похоже на погреб в доме Апеллеса, что Лаис невольно улыбнулась. Даже пахло так же: солониной, мочеными оливками, вяленой рыбой, оливковым маслом, сушеными фруктами, ну и, конечно, вином. Фаний был рачительным хозяином, и даже без его пригляда рабам не удалось все растащить. Ну что ж, на первых порах он будет обеспечен всем необходимым!
Нет, Алфии не может быть в этом погребе… Тогда Орестесу пришлось бы самому выдавать припасы рабам, не пуская никого из них вниз. Это могло бы навести на подозрения. Конечно, хозяин или домоправитель могут приглядывать за тем, что раб берет из погреба, но невозможно представить, чтобы кто-то из них сам доставал солонину из кадки или тащил наверх мешок с мукой.
Но ведь Лаис слышала, как Орестес сказал: «Я был глупцом, когда заточил Алфию в погреб!» Может быть, он выстроил для нее какую-нибудь клетку, заваленную камнями, откуда не слышно ни звука? Лаис до боли вжалась лбом в крышку — и вдруг вскочила, едва подавив желание стукнуть себя по лбу, подобно Орестесу.
Она начисто забыла, что Фаний упоминал еще об одном погребе, который находился в самом доме, на женской половине! Там Фаний держал деньги и кувшины с баснословно дорогим критским вином, которое пили только они с Алфией или угощали им самых дорогих гостей.
Конечно, Алфия там. Но ведь и тот погреб, конечно, заперт! Нет, надо во всем убедиться своими глазами, а не гадать.
Лаис выбралась из-под террасы, пролетела через двор и шмыгнула в дом. От жалобных криков и стонов мальчика, разносившихся по всем комнатам, у нее слезы выступили на глазах, и сердце воспламенилось таким гневом и возмущением, которые она не могла и не хотела сдержать. Сколько же он будет издеваться над мальчишкой, проклятый ненасытный кинед?! Почему Лаис крадется по дому, предоставляя Орестесу возможность вволю наслаждаться? Почему не накажет этого негодяя?!
Она сняла с полки тяжелый глиняный кувшин и прошмыгнула в спальню. То, что творилось на ложе, заставило ее на миг зажмуриться от отвращения.
Вдруг крики мальчика затихли.
В это мгновение Орестес не то почуял неладное, не то услышал ее шаги. Он поднял голову, и Лаис увидела его лицо.
Если у нее еще и сохранились какие-то светлые воспоминания о прошлом, о том Орестесе, которого она когда-то знала, красотой которого когда-то восхищалась, злую участь которого оплакивала, то в это мгновение их словно вымело ледяным зимним ветром. Багровая, набрякшая от вожделения, опухшая морда ненасытного чудовища…
«Мормо! — вспомнила она страхи своего детства. — Упырь мормо, который живет за морем и набрасывается на детей. Вот он, мормо!»
— Что? Кто? — яростно выдохнул Орестес и завозился, пытаясь встать, однако Лаис швырнула кувшин в его голову, и Орестес снова тяжело рухнул, придавив своим телом мальчика.
Лаис не без труда перекатила лишившегося чувств Орестеса на бок. Зрелище его рассеченной головы не вызвало в ней ни малейшего сочувствия или сожаления. Это был чужой человек, злодей, убийца… Да, Лаис хватило одного взгляда на бедного мальчишку, чтобы понять — он мертв. Орестес убил маленького наложника своей безмерной похотью!
Ему Лаис уже ничем не могла помочь. Но Алфия… Вдруг она и в самом деле еще жива?
На полу валялся хитон Орестеса и пояс с тремя ключами на нем. Вот этот, самый большой, — от погреба. Самый маленький, наверное, от какой-нибудь секретной шкатулки Фания. А вот этот, средний, витой, затейливый…
Лаис схватила всю связку и побежала в гинекей. Она еще в первый раз, когда только вошла в дом и осматривала комнаты, заметила, что все вещи в этой спальне навалены в одном углу. Наверняка они скрывают крышку погреба!
Растащила узлы, корзины, кувшины — и увидела крышку, плотно прилегающую к полу. Ключ провернулся в замке с усилием, словно им давно не пользовались. Вот крышка поднята…
Ужасное зловоние ударило в лицо! Лаис закашлялась, потом кое-как смогла позвать одеревеневшими от отвращения губами, с трудом сдерживая рвоту:
— Алфия! Откликнись!
Тишина… Лаис вслушивалась в эту тишину, которую нельзя было назвать иначе, как мертвой.
