Они въехали в олений парк, лошади брели почти по колено в сочной траве полян, пробираясь по поросшим лесом участкам. Полог деревьев еще хранил оттенки нежной весенней зелени. Собаки обнюхивали землю и пускались в погоню по следу. Вдали несколько самок с детенышами нырнули в заросли, и Гуго свистом велел борзым оставаться на месте. Затем они некоторое время ехали в тишине. Выносив и родив ребенка, Махелт научилась терпению, и теперь спокойно ждала. И все же она была взволнована, поскольку новость явно была ужасной, если мужу понадобилось пригласить ее на верховую прогулку, дабы завести разговор.
Наконец Гуго указал влево и небрежно произнес:
– Я думаю посадить здесь пару лип для тени, когда вернусь из Ирландии, и развернуть к ним русло вон того ручья.
– Из Ирландии? – уставилась на него Махелт. – То есть как это – «вернусь из Ирландии»?
Гуго скривился:
– Король выступает в Ирландию, чтобы разобраться со своими ирландскими вассалами. Мы должны собраться в Бристоле к четырнадцатому мая. – Он помедлил. – Отец хочет, чтобы я возглавил отряд, поскольку его здоровье оставляет желать лучшего.
Махелт стало нехорошо.
– Что вы имеете в виду – король собирается «разобраться» со своими ирландскими вассалами? В том числе с моим отцом?
– Это зависит от действий вашего отца.
– Вы с ним окажетесь в противоположных лагерях?
Гуго поерзал в седле, избегая ее яростного, испуганного взгляда.
– До этого не дойдет.
– Тогда зачем объявлять сбор?
– В Шотландии тоже был объявлен сбор, но до сражения не дошло. Иоанн хочет дать Ирландии новую конституцию, чтобы каждый знал свои границы.
Махелт ударила кобылу поводьями по шее и вонзила в нее маленькие серебряные шпоры. Фыркнув от возмущения, кобыла галопом помчалась по поляне. Гуго вполголоса выругался и пришпорил Эбена, скача во всю прыть. Он с грохотом поравнялся с черной кобылой Махелт и вырвал у жены уздечку, притянув ее к себе, словно противника на турнире. Кобыла встала как вкопанная перед самыми деревьями.
– Ваш отец слишком проницателен, чтобы угодить в ловушку, – выдохнул Гуго. – В любом случае король преследует не его. Он преследует де Браоза и семейство де Ласи.
– Да, но если бы не милость Божья, на их месте мог бы оказаться мой отец! – прокричала она. – Всем известно, почему король ополчился на де Браоза… и вовсе не потому, что де Браоз задолжал ему денег!
– Не потому. А потому что его жена не смогла держать рот на замке!
– Если вы полагаете это грехом, мне больше нечего вам сказать. – Махелт с силой развернула кобылу и поскакала обратно к замку.
Гуго выругался и поехал за ней:
– Я не утверждал, что это грех. Я утверждал, что это причина. Вы приписываете мне то, чего я не говорил.
– Но это лишь вопрос меры. Вы поможете уничтожить де Браоза, тем самым попустительствуя убийству принца Артура. Вам не кажется, что Иоанна следует привлечь к ответственности прежде, чем он привлечет других?
– Здесь вас слышал только я, – резко произнес Гуго. – Ваш отец прекрасно знает, когда лучше придержать язык. И я надеюсь, вы обладаете тем же достоинством.
Махелт снова пустила лошадь галопом, но на этот раз Гуго не стал ее догонять.
* * *
Гуго покачивал сына на руках.
– Веди себя хорошо и слушайся мамочку, пока меня нет. – Он поцеловал маленького Роджера в щечку.
Малыш засмеялся и попытался сдернуть с отца шляпу. Гуго улыбнулся и нахлобучил ее сыну на голову.
При виде их у Махелт похолодело внутри. С тех пор как Гуго сказал ей, что отправляется в Ирландию, между ними встала стена. Махелт не хотела, чтобы муж ехал, но ничем не могла помешать. Она злилась на него, злилась на короля и на свекра, возложившего на Гуго эту обязанность. Граф был не настолько стар или болен, чтобы не исполнить ее лично. Махелт злилась и на себя, за то, что не знала, как все исправить. Уж точно не извинениями, ведь она права! А если разразится война? Если она потеряет и мужа, и отца? Эта мысль ужасала ее. Махелт никогда не была плаксой. Она всегда стояла твердо, с высоко поднятой головой, и ненавидела чувства, которые переполняли ее сердце. Эта сторона любви и верности просто невыносима!
Гуго забрал шляпу и вернул сына няне. Лицо ребенка сморщилось, когда он приготовился завопить, но женщина успокоила его и поднесла к окну, чтобы посмотреть на происходящее во дворе.
Гуго подошел к Махелт.
– Пора. – Он осторожно провел по щеке жены большим пальцем и наклонился, чтобы поцеловать ее.
Махелт закрыла глаза, пытаясь запечатлеть это последнее прикосновение перед отъездом мужа на войну.
– Господь всемогущий, – прошептала она, – я не хочу, чтобы вы уходили.
– Я тоже не хочу уходить, но я должен. Это мой долг.
– Да, – с горечью произнесла Махелт. – Ваш долг.
Она знала, что несправедлива, но не могла совладать с собственным горем. Она встала, подошла к окну и забрала ребенка у няни. Прижимая сына к себе, Махелт поцеловала его мягкую щечку и стала глядеть во двор, пока глаза не пересохли и не заболели. Она услышала, как за спиной лязгнул дверной запор, когда Гуго вышел из комнаты.
Сжав губы, Махелт с сыном на руках спустилась во двор, чтобы попрощаться. Граф уже ждал, и Ида тоже. Шагнув в хмурое утро, Махелт оказалась у всех на виду и приготовилась исполнить свой долг.
Гуго преклонил колени перед отцом и получил благословение. Затем перед матерью. Он еще раз обнял Махелт, но чопорно, ради зрителей. Маленький Роджер вопил и тянул ручки, когда Гуго садился на Эбена, и Гуго взял его в седло, пока остальные мужчины завершали последние приготовления. Затем он наклонился и вернул ребенка Махелт.
– Часть вас и часть меня. – Он бросил на жену красноречивый взгляд, отдал честь и вывел кавалькаду из Фрамлингема, ни разу не оглянувшись.
Когда зад последнего вьючного пони выплыл из ворот замка, Ида похлопала Махелт по плечу.
– Я знаю, что ты чувствуешь, милая, – сказала она. – Иди полежи немного. Я присмотрю за малышом.
Махелт энергично покачала головой. В действительности Ида понятия не имела, что она чувствует. Когда свекровь бывала расстроена, то неизменно прибегала к шитью либо к отдыху, но Махелт знала, что лишится рассудка, если попробует утешиться подобным образом. Ей нужно было найти себе дело… Занять мысли практическими заботами, но только не проклятым шитьем.
Граф прокашлялся и грубо произнес:
– Дочка, пора проверить подвал, посмотреть, что нужно починить, теперь, когда мужчины уехали.
Его лицо было бесстрастным, а глаза, как обычно, настороженными и серыми, как кремень, но Махелт заметила в них проблеск чего-то похожего на доброту.
