Но не обошлось без проблем: нашлось две приблизительно равных по значимости темы — инцест и предубеждение против гомосексуалистов. Большая часть группы склонялась к теме инцеста, против была только самая младшая участница. Она отказалась принимать участие в работе, даже упоминание слова «инцест» бросало ее в дрожь. Чем настойчивее убеждали ее члены группы, тем больше она закрывалась в себе, словно устрица. Как-то вечером она ушла и больше не вернулась. Из-за ее ухода мы все чувствовали себя неловко. Едва мы возобновили работу, как разгорелась ссора, которая задела и меня. Одна девушка старалась убедить соседку в своей правоте, но я видела, что она совсем не разбирается в сути вопроса.
— Жертва испытывает издевательства отца, не понимая, что это плохо; она полагает, что так делают все, что это нормально.
Она сыпала доводами и все говорила и говорила. Не в силах себя сдерживать дальше, я взорвалась:
— Как ты можешь говорить, что это нормально? Даже я, когда была маленькой, знала, что он мне делает плохо!
Мертвая тишина воцарилась в зале. Все смотрели на меня глазами, полными смущения и жалости.
— Проехали. И не надо на меня так смотреть! Вот дерьмо!
Я расплакалась. Взять себя в руки мне удалось через несколько минут. Для меня было шоком, что я раскрылась так внезапно. Я считалась лидером группы и, естественно, злилась на себя за то, что продемонстрировала свою слабую сторону.
— Что делаем, Нора?
— Давайте лучше возьмем тему однополой любви, если, конечно, разговоры об этом никого не смущают. Не сталкиваясь с этим лично, мы должны изучить тему, чтобы сюжет получился достаточно содержательным. Это позволит нам осмыслить глубину проблемы и никого не обидеть из группы. Согласны?
Все закивали. Мы разбились на четыре бригады, и каждая стала вести поиски. Нашей группе удалось сделать интересные открытия и собрать массу сведений.
Потом мы приступили к написанию диалогов и мизансцен. Мы репетировали и развлекались, как сумасшедшие. Мечта, а не работа.
Наступил день премьеры в настоящем театральном зале. Все труппа была на месте уже в восемь утра, хотя спектакль начинался только в семь вечера. Мы запланировали провести несколько репетиций днем. Чем меньше времени оставалось, тем больше мы волновались. Несколькими неделями ранее один из коллег — в своем квартале он был старшим хора — научил нас одной песне. Чтобы снять стресс, мы воодушевленно пели хором, а он дирижировал. Получилась настоящая капелла. Пение успокаивало и сближало нас.
В девятнадцать часов в театре прозвенел третий звонок. Участники труппы стояли за занавесом и слушали, как заиграла музыка. Мы были готовы.
Премьера прошла на ура. Держась за руки, мы кланялись и благодарили публику. Меня переполняла радость. Вместе мы совершили невозможное! Мы создали трогательную пьесу, и нам рукоплескала сотня зрителей. Приглашенный мною активист из организации геев после постановки взял микрофон и поздравил нас. Он говорил, что нам удалось попасть в самую суть проблемы. В тот вечер мы были горды нашим творением.
Это был день, которого мы ждали с нетерпением, но, к сожалению, это был и день начала конца. После нескольких дополнительных спектаклей труппа должна была прекратить свое существование! К счастью, меня и еще двух моих новых друзей из труппы выбрали для постановки другой пьесы. Что же касается остальных, не знаю, увижу ли их еще когда-нибудь. Каждый пошел своей дорогой, следуя за свой мечтой. В который раз я собирала фотографии тех, кого покидала. Решительно я не люблю моментов, когда завершается работа над проектом.
* * *
Я нашла в театре динамику, отсутствие застоя, здесь постоянно появлялось что-то новое — то, чего мне не хватало для жизни.
Может быть, я не рождена для стабильной жизни? Постоянство пугает меня. Ведь во всей моей биографии, по сути, ничего стабильного и не было. События поворачивались так, что я постоянно вынуждена была навсегда расставаться с людьми и занятиями, которые любила. Может, поэтому я стала бояться надолго привязываться к чему-то, чтобы потом, когда наступит время для расставания, не было больно? Требовалось несколько лет, чтобы завести настоящих друзей. Я же продолжала скучать по своим приятелям из «Хилтона», которых никак не могла забыть. Мать упрекала меня в том, что я отгораживаюсь от окружающих, и уговаривала почаще выходить из дома и проводить время со знакомыми, пусть даже не друзьями. Мне казалось, что я в этом не нуждаюсь, но теперь понимаю, что она была права. Сейчас у меня есть друзья, немного, но зато они настоящие, те, в которых я уверена. Дружба с ними дает мне многое, а я стараюсь брать от жизни больше, чем раньше.
Я не жалею о вынужденно отложенных грандиозных проектах. Теперь они кажутся ненужными, ведь я уже узнала главное. Три события, происшедшие со мной, а именно: заточение в холодной комнате, рождение братьев и эмиграция в Канаду — стали определяющими на моем тернистом пути.
Заточение научило меня оставаться верной своим убеждениям и чувствовать локоть товарища.
Ухаживая за младшими братьями, я поняла, что, отдавая свою любовь, взамен получаешь радость и счастье.
Благодаря решению иммигрировать наша семья возродилась и получила надежду на спокойную жизнь и счастливое будущее.
Но чтобы двигаться вперед, надо не только уметь помнить, но и уметь забывать. Поверьте, это совсем не просто. Когда мне кажется, что за мной наблюдают, я должна повернуться и встретить страх лицом к лицу. Когда ужас сжимает горло так, что трудно дышать, я твержу себе, что нахожусь в Квебеке, а значит, нет причин для беспокойства. Когда меня охватывает неприятное предчувствие перед посадкой в автобус, я успокаиваюсь тем, что внимательно изучаю лица пассажиров, чтобы совладать с чувствами. А когда я волнуюсь, находясь дома, меня успокаивает присутствие моих младших братьев. Я слышу их детские голоса, купаюсь в лучах их ласки или участвую в их играх. Они такие умные и такие выдумщики! Общение с ними многому меня учит.
Как-то года два назад, когда я вернулась с работы, Риан подбежал ко мне и взволнованно сообщил:
— Нора, в школе мы ставили опыты. И ты знаешь что?
— Нет. Что? Расскажи мне быстрее!
— Оказывается, что бумага крепче, чем молоток.
— Не понимаю. Объясни мне.
— Мы взяли молоток и лист бумаги, — продолжил Элиас. — Положили лист на землю и стали бить по нему молотком. Знаешь, что было?
— Что?
— Ручка молотка поломалась, а бумаге хоть бы что! Значит бумажный лист крепче молотка, — заявил он, гордый от собственного открытия.
Каждый раз, когда меня начинают преследовать кошмары-воспоминания, я думаю об этом разговоре и представляю себя таким вот бумажным листом.
Спасибо тебе, Боже, что послал мне эту метафору!
Мои дорогие ангелы, эти маленькие комочки, наполненные любовью, не хотят, чтобы я называла их малышами. Мне иногда кажется, что они такие хрупкие! Подсознательно я оцениваю их поведение, стараюсь убедиться, не страдают ли они. Если бы только я смогла стереть все плохие воспоминания из их памяти! Что-то делает меня ответственной за нанесенные им удары судьбы. Я ничего не могу поделать, это сильнее меня! Первые годы их жизни были не такими, как у других мальчиков. Чтобы хоть как-то компенсировать прошлые горести, я покупаю им сладости и игрушки. Но разве можно этим заполнить пробелы? Я хорошо знаю, что молочный зуб, у которого нет корней, всегда слаб и уязвим. Я стараюсь быть внимательной к их потребностям, делать так, чтобы они чувствовали мое присутствие. Они доверяют мне, поэтому я стала их самым лучшим другом. По отношению к ним я испытываю почти материнские чувства, да и они считают меня своей второй матерью. Однако со временем я стала задаваться вопросом, а не слишком ли я опекаю их?
