– Ты сказал, что это был один из прекраснейших вечеров в твоей жизни – но до определенного момента?
– Да, секс был явным экстазом. Необычным. Не похожим ни на что, испытываемое мною ранее.
– Что значит необычным?
– Это все еще остается черным пятном, но я помню, она облизывала меня как котенка, каждый квадратный сантиметр, от кончиков пальцев до головы, до тех пор пока все мое тело не открылось, его начало покалывать, это было таким наслаждением, я отвечал на ее прикосновения, ее язык, ее тепло и аромат… – Он остановился. – Я чувствую некоторое смущение, доктор, рассказывая вам это.
– Халстон, ты делаешь именно то, что и должен делать здесь. Попробуй продолжить.
– Хорошо. Удовольствие начинало набирать обороты. Это было что-то неземное. Головка моего… моего… как вы говорите?… органа… налилась, стала горячей, затем у меня произошел искрящийся оргазм. Думаю, потом я отключился.
Эрнст был удивлен. Неужели это был тот же самый скучный, зажатый человек, с которым он провел эти утомительные часы?
– Что произошло потом, Халстон?
– Это и был поворотный момент; все вдруг изменилось. Следующее, что я помню, я оказался где-то еще. Теперь я понимаю, что это, должно быть, был сон, но в то время он был настолько реален, что я мог дотрагиваться до вещей, ощущать их запах. Все исчезло, но я могу припомнить, как меня преследовал через лес угрожающе огромный кот – домашний кот размером с рысь, но весь черный, с белой маской вокруг красных, сверкающтих глаз. Толстый, сильный хвост, огромные клыки и когти, острые как бритвы. Меня преследовал кровавый дьявол! Далеко впереди я увидел озеро и обнаженную женщину в воде. Она была похожа на Артемиду, я прыгнул в воду и стал пробираться к ней за помощью. Подплыв ближе, я увидел, что это вовсе не Артемида, а робот с огромным количеством грудей, из которых льется молоко. Затем, подплыв еще ближе, я увидел, что это было вовсе не молоко, а какая-то сверкающая жидкость. А потом я с ужасом понял, что стою в едком составе, который начал разъедать мои ступни. Я отчаянно начал грести к земле, но там, все еще шипя, ожидал меня этот чертов кот, но он стал еще больше – как лев. Вот тогда я и вскочил с кровати и побежал. Я одевался, сбегая вниз по лестнице, и без ботинок сел в машину. Я не мог дышать и позвонил своему врачу по телефону из машины. Он посоветовал мне поехать в «Скорую помощь» – вот тогда мы и встретились.
– А Артемида?
– Артемида? Хватит. Я с ней больше даже рядом не встану. Она ядовитая. Даже сейчас, когда я просто рассказываю о ней, возвращается этот панический страх. Я думаю, поэтому я и похоронил все это глубоко в памяти. – Халстон быстро проверил пульс. – Смотрите, я бегу сейчас – двадцать восемь за пятнадцать секунд – приблизительно сто двенадцать.
– А как она переживала твое внезапное исчезновение?
– Я не знаю. И мне не интересно. Она все проспала.
– Значит, она легла спать после тебя и проснулась, когда ты уже ушел, и не знала почему.
– Это будет продолжаться и дальше? Я же говорю вам, доктор, этот сон был из другого мира, другой реальности – из ада.
– Халстон, нам надо остановиться. Уже поздно, но мне ясно, что нам есть с чем поработать. Например твои чувства к противоположному полу – ты влюбляешься в женщину, затем появляется этот кот, символизирующий опасность и наказание, а затем ты оставляешь женщину без всякого объяснения. И эта грудь, которая обещает пищу, но вместо этого источает яд. Скажи мне, когда ты прекращаешь терапию?
– Теперь мне ясно, доктор, что нам есть над чем поработать. В это же время на следующей неделе?
– Да. И – мы хорошо поработали сегодня. Я доволен, Халстон, горд, что ты поверил мне настолько, чтобы вспомнить и рассказать этот значительный и страшный случай.
Двумя часами позднее, по дороге в «Жасмин», китайский ресторан на улице Клемент, где он обычно обедал, Эрнст размышлял о встрече с Халстоном. В целом он был доволен тем, как обращался со склонностью Халстона забывать, что с ним происходило. Даже сейчас, когда его день был перегружен, он бы не позволил себе просто отпустить пациента. Халстон боролся за то, чтобы прорваться к чему-то важному, а Эрнст был уверен, что его заинтересованные, методичные, но не чрезмерно агрессивные тактики спасли день.
Было замечательно, думал Эрнст, что все меньше и меньше пациентов преждевременно завершают терапию. Как он боялся преждевременного завершения, будучи молодым терапевтом, принимая все слишком близко к сердцу, а пациента, не завершившего терапию, считал личной ошибкой, знаком неэффективности, публичного позора. Он был благодарен Маршалу, своему бывшему супервизору, за то, что тот объяснил ему, что подобные реакции и порождают неэффективность. Всякий раз, когда эго терапевта зависит от решения пациента, и всякий раз, когда ему необходимо, чтобы пациент остался, терапия теряет свою эффективность: он начинает подлизываться, обхаживать пациента и давать ему что он пожелает – все, только чтобы он вернулся на следующей неделе.
Эрнст также был рад, что поддержал и поощрил Халстона, вместо того чтобы выразить сомнения по поводу драматических событий того вечера с Артемидой. Эрнст не знал, как оценивать только что услышанное. Конечно, он знал о внезапном возвращении вытесненных воспоминаний, но у него был недостаточный опыт работы с подобным феноменом в клинической практике.
Но это самолюбование Эрнста быстро прошло, так же как и доброжелательные мысли о Халстоне. Что действительно привлекало его внимание, так это Артемида. Чем больше он думал о происшедшем, тем более ужасающим казалось ему поведение Халстона по отношению к ней. Какое чудовище могло сначала так влюбиться в женщину, а затем оставить ее без объяснений, без записки, без телефонного звонка? Это было выше его понимания.
Душою Эрнст был с Артемидой. Он точно знал, как она, должно быть, чувствовала себя. Однажды, пятнадцать лет назад, он назначил Мирне, своей давней подружке, свидание в одном из отелей Нью-Йорка. Они провели прекрасную ночь вместе, или так по крайней мере показалось Эрнсту. Утром он ушел на короткую встречу и вскоре вернулся с огромным букетом цветов. Но Мирна исчезла. Без следа. Собрала свои вещи и скрылась – ни записки, ни ответов на его звонки и письма. Никакого объяснения, никогда. Он был опустошен. Психотерапия полностью так и не смогла стереть ту боль, и даже сейчас, столько лет спустя, воспоминания продолжали жалить. Больше всего Эрнст ненавидел незнание. Бедная Артемида: она столько дала Халстону такое наслаждение, и в конце концов с ней так гнусно обошлись.
В течение нескольких последующих дней Эрнст от случая к случаю вспоминал о Халстоне, но жил с мыслью об Артемиде. В его фантазиях она стала богиней – прекрасной, дающей, лелеящей, но глубоко раненной. Артемида была женщиной, которую надо было уважать, ценить, гордиться ею: идея унизить такую женщину казалась ему бесчеловечной. Как ее, наверное, мучило непонимание того, что произошло! Сколько раз, должно быть, она пережила ту ночь, пытаясь понять, что она сказала, что она сделала такого, что могло оттолкнуть Халстона. Эрнст знал, что он был в состоянии помочь ей. Кроме Халстона, думал он, я единственный, кто знает правду о той ночи.
