– А ты? Притворяешься, что смерть не придет?
– Нет, я не могу делать этого. Поскольку я в своей психотерапевтической практике беседую со многими людьми, которых беспокоит вопрос жизни и смерти, мне приходится смотреть правде в глаза.
– Можно я тебя еще спрошу, – голос Мергеса, мягкий и утомленный, потерял угрожающие интонации, – как ты относишься к этому? Как ты можешь получать удовольствие на любом этапе жизни, от любой деятельности, если на горизонте маячит смерть и у тебя лишь одна жизнь?
– Я перевернул этот вопрос вверх дном, Мергес. Возможно, смерть делает жизнь более насыщенной, более яркой. Осознание смерти добавляет особую остроту, сладко-горький вкус в человеческую жизнь. Да, может быть, правда, что жизнь в измерении сна делает тебя бессмертным, но твоя жизнь мне кажется пропитанной скукой. Когда я попросил тебя недавно описать свою жизнь, ты после паузы ответил: «Я жду». И это жизнь? Ожидание и есть жизнь? У тебя осталась лишь одна жизнь, Мергес. Почему бы не прожить ее полноценно?
– Я не могу! Не могу! – ответил Мергес, опуская голову ниже. – Мысль о прекращении существования, о нахождении вне живых, о жизни, проходящей без меня… просто… просто… слишком ужасна.
– Значит, суть проклятия – это не месть, верно? Ты используешь месть, чтобы избежать окончания твоей последней жизни.
– Это просто ужасно, если все закончится. Небытие.
– Я понял благодаря своей работе, – сказал Эрнст, дотрагиваясь до огромной лапы Мергеса, – что больше всего боятся смерти те, кто умирает, так и не прожив полно свою жизнь. Лучше использовать всю жизнь без остатка. Не оставляй смерти ничего, кроме мрака, ничего, кроме сожженных мостов.
– Нет, нет, – стонал Мергес, качая головой, – это просто ужасно.
– Почему ужасно? Давай проанализируем это. Что именно ужасно в смерти? Ты пережил ее не один раз. Ты сказал, что всякий раз твоя жизнь заканчивалась, прежде чем возникнет новая.
– Да, верно.
– Что ты помнишь из этих коротких моментов?
– Почти ничего.
– Не в этом ли суть, Мергес? Многое из того, чем для тебя страшна смерть, – это лишь твои представления о том, что ты можешь чувствовать, будучи мертвым, и осознание того, что тебя не будет среди живых. Но когда ты мертв, у тебя нет сознания. Смерть – это исчезновение сознания.
– Ты пытаешься убедить меня? – зарычал Мергес.
– Ты же спросил, как я к этому отношусь? Это один из моих ответов. Мне также нравятся слова другого философа, который жил много лет назад: «Там, где смерть, меня нет; там, где я, нет смерти».
– Есть какое-нибудь отличие от фразы: «Когда ты мертв, ты мертв»?
– Большая разница. В смерти нет тебя. «Ты» и «смерть» не могут сосуществовать.
– Тяжело, очень тяжело, – сказал Мергес едва слышно, его голова почти касалась земли.
– Давай я расскажу тебе еще об одной перспективе, которая мне помогает, Мергес, то, о чем я узнал от русского писателя…
– Эти русские… Это будет безрадостно.
– Послушай. Года, века, тысячелетия прошли до того, как я родился. Верно?
– Не отрицаю. – Мергес утвердительно кивнул.
– И пройдут тысячелетия после того, как я умру. Так?
Мергес опять кивнул.
– Следовательно, я воспринимаю свою жизнь как искру между двумя огромными и одинаковыми пространствами темноты: темнота возникает до моего рождения и следует после моей смерти.
Казалось, это попало в точку. Мергес сидел и внимательно слушал, его уши были подняты.
– Тебя не удивляет, Мергес, что мы боимся второй темноты и что нам безразлична первая?
Вдруг Мергес встал и широко зевнул, его клыки сверкали в лунном свете.
– Кажется, я устал, – сказал он, подходя к окну тяжелой, не типичной для котов походкой.
– Подожди, Мергес, есть еще кое-что!
– Достаточно на сегодня. Слишком много надо обдумать, даже для кота. В следующий раз, Эрнст, жареный краб. И еще цыпленка в зелени.
– В следующий раз? Что это значит, Мергес, в следующий раз? Разве я не исправил зло?
– Может быть, да, может быть, нет. Я сказал тебе, слишком многое надо обдумать сразу. Я ухожу!
Эрнст шлепнулся на стул. Он был выжат, его терпение было на пределе. Никогда прежде у него не было более утомительной беседы. И все напрасно! Видя, как Мергес тащится к выходу, Эрнст пробормотал про себя:
«Давай! Давай!» А потом добавил: «GehGesunterffeit».
При этих словах Мергес остановился как вкопанный и обернулся.
– Я слышал это. Я могу читать мысли.
Ого, подумал Эрнст. Но он держал голову высоко поднятой и смотрел прямо в глаза подходящему Мергесу.
– Да, я слышал тебя. Я слышал твое GehGesunterHeit. И я знаю, что это значит! Ты благословил меня. Даже не зная, что я услышу и пойму, ты пожелал мне хорошего здоровья. И я тронут твоим пожеланием. Очень тронут. Я знаю, через что я заставил тебя пройти. Я знаю, как сильно ты хочешь освободить эту женщину – не только для ее блага, но и для своей пользы. И даже не зная, принесло ли пользу твое грандиозное усилие, и не зная, сделал ли ты хоть что-нибудь, чтобы исправить зло, даже после этого ты был настолько любезен, чтобы пожелать мне доброго здоровья. Это самый щедрый подарок, какой я когда-либо получал. Прощай, мой друг.
– Прощай, Мергес, – сказал Эрнст, глядя, как Мергес удаляется, веселый, по-кошачьи изящный. «Мне кажется, – думал он, – или Мергес действительно стал немного меньше?»
– Может быть, мы еще встретимся, – крикнул Мергес на ходу. – Я собираюсь поселиться в Калифорнии.
– Даю слово, Мергес, – прокричал в ответ Эрнст, – ты будешь хорошо питаться здесь. Жареный краб и цыпленок каждую ночь.
И опять темнота. И следующее, что увидел Эрнст, было зарево рассвета. «Теперь я понимаю значение „трудная рабочая ночь“, – думал он, садясь в постели, потягиваясь и глядя на спящую Артемиду. Он был уверен, что Мергес покинул измерение снов. Но что же до остального проклятия кота? Это не обсуждалось. Несколько минут Эрнст представлял себе перспективу быть рядом с женщиной, у которой, возможно, очень часто будет возникать жажда секса. Очень тихо он встал с постели, оделся и спустился вниз.
Артемида, услышав шаги, проснулась и позвала:
– Эрнст, нет! Что-то изменилось. Я свободна! Я знаю это. Я это чувствую. Не уходи, пожалуйста. Тебе не нужно уходить.
– Вернусь через десять минут с завтраком, – отозвался он от двери. – Мне жутко захотелось свежего багета и сыра. Вчера я заметил магазинчик внизу по улице.
Он открывал машину, как вдруг услышал звук открывающегося окна и голос Артемиды.
