— Ш-ш-ш. Не зайдете ли сегодня вечером разделить чашечку чаю с другими гостями? — едва слышно проговорила она.
Принимая предложение, я подумала, что потребность в шепоте была каким-то образом продиктована скромностью предстоящего чаепития, выраженная самой формой слова — «чашечка».
После ужина я постучала в ее дверь. Майда открыла ее ровно настолько, чтобы я могла войти, и тут же захлопнула. В комнате находилось еще несколько жильцов: молодой человек, работавший в портовой конторе, страховой агент на пенсии и его жена.
Вскоре появилась Иза — та самая школьница. Меня немало удивили ее ярко накрашенные губы и глаза.
— Очередной транспортник пришвартовался, — сообщила Иза.
— Тише, дорогая, — остановила ее мать, — считается, что мы должны помалкивать насчет судов.
При этих словах миссис Йен Клут подмигнула мне. Только тут я сообразила, насколько гордится она Изой.
— Из Аргентины, — продолжала та.
— Правда? — сказала миссис Йен Клут. — Ну и как, есть хорошие ребята?
Пожилая пара переглянулась. Молодой человек, для которого многое здесь было внове, судя по всему, удивился, но промолчал. Майда и Грета, как и их мать, похоже, сгорали от любопытства.
— И не один, а? — проговорила Майда. У нее была Распространенная в здешних краях манера заканчивать любое высказывание, вопрос, а впрочем, и ответ, междометием «а?».
— Можешь не сомневаться, приятель, — откликнулась Иза, которая также следовала обычной манере, добавляя «приятеля» ко всему, что бы она ни говорила, независимо от того, к кому обращается, мужчине или женщине.
— Ты ведь в «Звездную пыль» идешь, так, Иза? — осведомилась миссис Йен Клут.
— В «Звездную пыль»! — воскликнула миссис Маре, жена страхового агента. — Надеюсь, вы не о ночном клубе, приятель?
— Почему же, именно о нем, — отчеканила миссис Йен Клут. Единственная в семье, она не следовала местному стилю, и вообще ее речь заметно улучшилась со времен сомерсетской молодости. — Ей там весело, что в этом дурного?
— Молодым бываешь только раз в жизни, а? — проговорил молодой человек, стряхивая пепел в блюдце под укоризненным взглядом миссис Йен Клут.
Миссис Йен Клут послала Майду наверх, за подарками, которые Иза получала от мужчин, — вечерние сумочки, броши, шелковые чулки. Ситуация возникла довольно неловкая. Что тут сказать?
— Славные вещицы, — вымолвила я.
— Да ничего это не значит, ничего, — сказала миссис Йен Кнут, — ничего, это просто подарки. Иза знакомится только с хорошими молодыми людьми.
— А вы тоже танцуете? — поинтересовалась я у Греты.
— Нет, приятель. За нас Иза танцует, а? У нее это отлично получается.
— В точку, приятель, — поддержала сестру Майда.
— Ну да, — вздохнула миссис Йен Клут, — мы люди тихие. И если бы не Иза, жизнь у нас и вовсе тягомотная была бы.
— Она нуждается в пригляде, эта девочка, — заметила миссис Маре.
— Иза! — окликнула ее мать. — Ты слышала, что сказала миссис Маре?
— Слышала, приятель. Я конечно, слышала, а?
Из моей комнаты нельзя было не услышать то, что говорится в ломбарде, прямо у меня под окном.
— Надеюсь, вас ничто не беспокоит, — сказала миссис Йен Клут, искоса посматривая на старших дочерей.
— Нет, — сочла нужным заверить ее я, — сверху мне ничего не слышно.
— Я всегда повторяю девочкам, — продолжала миссис Йен Клут. — Нечего стыдиться работы в ЛД.
— В ЛД? — переспросил молодой клерк, приятель которого играл на литаврах в джаз-банде полицейского управления.
Миссис Йен Клут понизила голос.
— Ломбард, — поспешно пояснила она.
— Ах да, — кивнул молодой человек.
— Да, стыдиться тут нечего, — повторила миссис Иен Клут. — Ну и конечно, я всего лишь жена хозяина ЛД, сама-то вовсе не ЛД.
— Мы содержим лавку в отличном порядке, приятель, — сказала Майда.
— А вы там были? — повернулась ко мне миссис Йен Клут.
— Нет, не приходилось.
— Положим, ничего такого особенного там не увидишь, — сказала она, — но иные ЛД, доложу я вам, это нечто. Посмотрели бы вы на них в Англии. Сплошная грязь! По крайней мере так мне говорили, — добавила она.
— Да, в Англии и впрямь иные ломбарды — настоящая свалка, — подтвердила я.
— А вы что, сами видели? — спросила миссис Йен Клут.
— Ну да, и не раз, — сказала я, пытаясь вспомнить, где это было. — Естественно, в Лондоне, как-то раз в Манчестере, и еще…
— А зачем вы туда заходили, приятель? — осведомилась Грета.
— Ну как зачем, вещи заложить, — сказала я, довольная тем, что могу продемонстрировать кое-какое знакомство с их профессией. — Был у меня компас, но я его больше так и не увидела. Правда, никогда им и не пользовалась.
Миссис Йен Клут поставила чашку на стол и, оглядевшись, убедилась, что, к несчастью, все услышали мои слова.
— Благодарение Богу, — сказала она, стуча по дереву, — но мне, к счастью, ни разу не приходилось попадать в такое положение.
— Я тоже никогда ничего не закладывала, — сказала миссис Маре.
— А вот моя бедная мать то и дело таскала вещи в ломбард, — заметил мистер Маре.
— Это уж точно, — подтвердила миссис Маре.
— Смотрите, сколько грязной пены на море, — сказала жена ростовщика.
— Я собираюсь на концерт полицейского джаз-банда, — сообщила Иза. — Что бы такое н'деть? — У девушек есть привычка глотать гласные в некоторых словах.
— Можешь н'деть свое вечернее голубое, — предложила Грета.
— Нет, — зачастила ее мать, — нет, нет, нет. Она наденет новое платье.
— Я собираюсь п'стричься, — заявила Иза, дергая себя за золотистые косы.
При мысли о том, как это будет выглядеть, ее мать так и передернуло. Грета и Майда покраснели, обменявшись непонятным жадным взглядом.
Наконец дверь приоткрылась на несколько дюймов, и мы гуськом вышли из комнаты.
На следующее утро я, как обычно, услышала, как миссис Йен Клут открывает ломбард. С клиентами, ожидавшими, как обычно, у входа, она общалась с большим знанием дела. В первые полчаса звонок дребезжал неустанно — заходили матросы и другие военные, которым не терпелось заложить фотоаппараты, портсигары, часы, костюмы и многое другое, то, что, подобно моему компасу, никогда не вернется к хозяевам. Я не видела хозяйку, но без труда представляла, какими действиями сопровождались ее слова. Миссис Йен Клут минуты три (что легко рассчитывалось по продолжительности тишины, наступавшей после вступительного: «ну?») изучала предложенную вещь. Изучение осуществлялось с большим тщанием, вроде бы при помощи чувствилища, или измерительного прибора, — ее длинного носа (мне уже приходилось видеть, как она осуществляла подобную операцию с сокровищами Изы). Не то чтобы она в буквальном смысле обнюхивала вещь, нет; но к носу приближала, а уж тот все калькулировал и выносил окончательный вердикт. Затем она отрывисто называла цену. Если с ней не соглашались, она становилась необыкновенно красноречивой, хотя на этом этапе нив коем случае не утрачивала выдержки. Изо рта миссис Йен Клут телеграфной лентой разматывался перечень недостатков объекта заклада; ее уменьшавшаяся рыночная стоимость была ей хорошо известна; этот костюм никогда не подойдет другому мужчине; это кольцо не стоит тех денег, которые пойдут на его расплавку. Обычно закладчики сдавались, принимая сниженную цену. Если же нет, жена ростовщика без дальнейших споров переходила к следующему клиенту. «Ну?» — бросала она. Если тот, первый, все еще мялся, колебался, раздумывал, миссис Йен Клут наконец утрачивала выдержку. «Ну что, никак не решишься? — переходила в атаку она. — Чего ждешь, чего ждешь?» В результате такой шоковой терапии клиент либо поспешно ретировался, либо столь же поспешно заключал сделку.
