Подобно большинству здешних заведений, ломбард миссис Йен Клут был разделен перегородками на несколько отделений, так что походил скорее на трактир с салуном и стойками, общими и отдельными. Перегородки разделяли помещения для белых посетителей, черных и тех, кого называли цветными, — индусов, малайцев и полукровок.
Когда кто-нибудь смуглолицый входил в ломбард через вход для белых, миссис Йен Клут всегда давала ему время оглядеться, но устало жаловалась Майде и Грете на то, что ей приходится метаться туда-сюда.
— Нет, вы видели ту цветную девчонку, что только что вышла отсюда? — вопрошала она. — Вошла через вход для белых. Цветная, точно цветная, но ведь ничего не скажешь. Того и гляди в клевете обвинят.
В то утро, о котором идет речь, народ валил валом. Вот возник какой-то военный.
— Этот малый — цветной, факт, — заявила миссис Йен Клут в промежутке между звонками в дверь. — И направляется к входу для белых.
— Я бы его пинком под зад, — сказала Иза.
— Нет, вы только послушайте ее, а? — захихикала Майда.
— Да, Иза у нас — молодец, — проговорила мать, бросаясь к двери на очередной звонок.
На сей раз голоса доносились из другой части магазина. Я увидела прибитую снаружи дощечку — «Только для персонала».
— А, это вы, — протянула миссис Йен Клут.
— Я за картиной, — сказал голос. — Вот квитанция.
— Вы опоздали на месяц, — отрезала она. — Все, она больше не ваша.
— Вот, здесь пятнадцать шиллингов, — настаивал мужчина.
— Нет, нет, — сказала она. — Слишком поздно. Вы не заплатили проценты, она больше не ваша.
— Проценты я готов заплатить сейчас, — сказал он. — Ну же, — сказал он, — мы ведь старинные друзья, вы обещали подождать, пока я выкуплю ее. Эту картину написал мой дед, — сказал он. — Вы обещали подождать, пока я выкуплю ее.
— Да, но не месяц же, — прорвалась она наконец. — Не целый месяц. К тому же там только рама чего-то стоит.
— Это хорошая картина, — сказал он.
— Это ужасная картина, — сказала она. — Кому нужна такая картина? Она могла навлечь на нас беду. Я ее выбросила.
— Послушайте, дорогая моя, — начал он.
— Вон! — вскричала она. — Вон отсюда!
— Без картины я никуда не уйду, — сказал он.
— Майда! Грета! — окликнула она.
— Ну ладно, — сказал он голосом безнадежным и упавшим. — Ухожу.
Неделю спустя миссис Йен Клут снова поймала меня в коридоре.
— Чашечку чаю, — прошептала она. — Заходите поболтать нынче вечером, буду только я с дочерьми и молодой мистер Флеминг.
Посещение подобных чаепитий было обязательным. Тем, кто избегал их, приходилось расплачиваться за свою дерзость: их комнаты не убирались, постели не стелились, утренний чай подавался холодным, а газет не приносили вовсе. Жилье же в это время найти было трудно.
— Спасибо, — сказала я.
В тот вечер я разделила семейную компанию. Супруги Маре съехали, но юный клерк оказался на месте. Иза, как и раньше, пришла размалеванная.
В комнате обнаружилась одна перемена: на стене появилась картина. Как произведение искусства она была ничтожна, но с точки зрения периода, которому принадлежала, могла вызвать острый интерес. Период этот — приблизительно середина 90-х годов XIX века. На ней была изображена девушка, прикованная к железнодорожным рельсам. Тело ее было обвито голубым поясом, руки в страхе воздеты к голове, пышные золотистые волосы растеклись по рельсам. В двадцати ярдах от нее железная дорога изгибалась, и из-за поворота, весь окутанный клубами пара, приближался поезд. Машинист девушку не видит. Легко догадаться, что ситуация безнадежная. Еще мгновение, и от нее останется лишь мокрое место. Но минуту! По шоссе, пересекающему невдалеке железную дорогу, двигается автомобиль новой в ту пору марки. В высокую сверкающую машину набилось несколько молодых людей. Один из них заметил отчаянную жестикуляцию девушки. Этот парень стоит на сиденье, размахивая над головой автомобильной шапочкой и указывая на девушку. Его спутники тоже начинают осознавать сложившуюся ситуацию. Успеют ли они спасти ее — остановить приближающийся на всех парах поезд? Конечно же, нет. Это вполне явствует из перспективы изображения. У девушки нет ни единого шанса. И все же, думалось мне, она пролежит там столько же, сколько просуществует картина. Поезд приближается; и эти юные бездельники в своем новеньком, с иголочки, автомобиле, девушка, прикованная к рельсам, с рассыпавшимися волосами, с этим своим дурацким поясом, руками, воздетыми к голове, — она всегда у них перед глазами.
В целом картина мне понравилась. Это был образец множества полотен в том же роде, а образец, действительно типичное изображение, выпадает увидеть не так уж часто — во всяком случае, мне.
— Смотрю, вы разглядываете портрет Изы, — сказала миссис Йен Клут. — Это замечательная картина, — заявила она. — Один очень знаменитый английский художник прилетел сюда из Сандерленда специально, чтобы написать портрет Изы. Королевские военно-воздушные силы даже предоставили ему специальный самолет с командой. Стоило начальству ВВС в Лондоне увидеть ее фотографию, как они сразу предложили художнику самолет в Сандерленде.
— Он посадил Изу в этом положении, за прической, — продолжала миссис Йен Клут, любовно глядя на картину.
Я промолчала. Молодой клерк тоже. Я попыталась посмотреть на картину сбоку и обнаружила, что действительно изображенная на ней девушка слегка походит на Изу; да и закинутые за голову руки, пожалуй, могли навести на мысль, что она и впрямь причесывается. Разумеется, чтобы представить себе это, надо забыть про поезд, машину и некоторые другие детали. По моим подсчетам, картина была написана лет пятьдесят назад. И уж во всяком случае, не вчера.
— Ну, что скажете? — спросила миссис Йен Клут.
— Прекрасная работа, — ответила я.
Молодой клерк промолчал.
— Что-то вы сегодня неразговорчивый, мистер Флеминг, — сказала Майда.
Он отрывисто, так, что едва не раскололась чашка, рассмеялся.
— Я видел сегодня миссис Маре, — сказал он, просто чтобы поддержать разговор.
— A-а, эту, — заметила миссис Йен Клут. — Остановились поговорить?
— Разумеется, нет; просто прошел мимо.
— Ну и правильно, — сказала миссис Йен Клут. — Я предупредила, что они должны освободить помещение, — повернулась она ко мне. — Мистер еще туда-сюда, а вот миссис — хуже жильцов у меня не было.
— Послушали бы вы, что она говорит! — поддакнула Грета.
— Я к ней со всей душой, — сказала жена ростовщика, — а в ответ одни оскорбления.
— Оскорбления, — эхом откликнулся мистер Флеминг.
— Мистер Флеминг был всему свидетелем, — сказала миссис Йен Клут.
