– Даже не знаю… Мне хотелось бы верить, что он это сделал под влиянием Джоанны. Джоанна была такая религиозная, даром что не католичка.
– Но влюблен-то он был не в Джоанну, а в Селину. После пожара он места себе на находил, пока не разыскал ее.
– Ну, не знаю, вряд ли Селина могла обратить его в христианскую веру. Кто-кто, только не Селина.
– Там у него в рукописи есть такая запись: прозрение зла может способствовать обращению точно так же, как прозрение добра.
– У этих фанатиков ничего не поймешь. Джейн, уже пикает, сейчас разъединят! Я думаю, он был влюблен в нас во всех. Жаль его, беднягу.
* * *
Празднество по случаю победы над Японией в тот августовский вечер проходило так же бурно, как и майский праздник победы над Германией. Вновь каждые полчаса на балконе появлялись маленькие фигурки, приветствовали толпу и затем исчезали.
Джейн, Николас и Руди неожиданно для себя попали в самую давку – толпа напирала со всех сторон.
– Расставь локти пошире, – почти одновременно сказали друг другу Николас и Джейн; но выполнить этот совет ни один не мог. Какой-то матрос, притиснувшись к Джейн, смачно поцеловал ее прямо в губы. Увернуться от его мокрого, разящего пивом рта не было никакой возможности; по счастью, скоро толпа немного раздалась, и вся троица пробилась к более безопасному месту, откуда уже можно было попасть в парк.
Но тут другой матрос, не замеченный никем, кроме Николаса, молча сунул своей подружке нож под ребро. На балконе вспыхнули огни, и толпа притихла, предвкушая появление королевской семьи. Заколотая женщина даже не вскрикнула, только сразу обмякла и стала оседать. В наступившей тишине далеко, за много ярдов от них, раздался женский крик – еще кого-то зарезали. А может быть, кому-то просто отдавили ногу. Толпа взревела снова. Глаза всех присутствующих в эту минуту были устремлены на балкон, где, соблюдая ритуал, один за другим появлялись члены королевской семьи. Руди и Джейн с энтузиазмом кричали «ура».
Николас безуспешно пытался выпростать руку, чтобы привлечь внимание к пострадавшей. Он кричал, что в толпе зарезали женщину. А матрос осыпал проклятьями свою подружку, которая не падала только потому, что со всех сторон была зажата толпой. Эти частные происшествия тонули в общем хаосе и неразберихе. Поток, напиравший со стороны Мэлла, подхватил и увлек за собой Николаса. Когда балкон вновь погрузился во тьму, ему удалось немного высвободиться; за ним рванулись Джейн и Руди, и в результате их вынесло прямо к парку. Выбираясь из толпы, Николас попал в затор и вдруг увидел перед собой недавнего убийцу. Никакой женщины с ним рядом уже не было. В момент вынужденной остановки Николас вытащил из кармана письмо от Чарлза Моргана и сунул его матросу за пазуху – и тут же толпа увлекла его прочь. Он сделал это без всяких видимых причин, без всякой цели – просто он почувствовал потребность сделать какой-то жест. В те времена такое случалось.
Домой они шли через парк, вдыхая чистый воздух и обходя парочки, которые, обнявшись, лежали у них на пути. Повсюду в парке слышалось пение. Николас и его спутники тоже что-то пели. В одном месте они наткнулись на драку между английскими и американскими солдатами. Двое лежали без сознания у края дорожки, а другие пытались привести их в чувство. Где-то позади еще раздавались приветственные крики толпы. В ночном небе, гудя, прошли строем военные самолеты. Праздник победы удался на славу.
– М-м, хорошо все-таки, что мы тут побывали, – невнятно произнесла Джейн. Она остановилась, чтобы подколоть выбившуюся прядь волос, и говорила со шпилькой во рту.
Николас подумал, что она молодец; и много лет спустя в далекой стране, где ему суждено было встретить смерть, он часто вспоминал ее такой, какой увидел в эту минуту: коренастая, с голыми ногами, крепко стоящая на темной траве и невозмутимо поправляющая волосы, она была словно живой символ Клуба принцессы Тэкской и царившей в нем атмосферы всеобщей бедности, с которой все безропотно мирились и которой ничуть не стеснялись в том далеком сорок пятом году.
