В семидесяти милях от Веезена, в Пьембурге, вечер, не обещавший, казалось, никаких происшествий, ближе к полуночи стал неожиданно бурным. Начиная с половины двенадцатого, город с интервалами в несколько минут друг между другом потрясли двенадцать мощных взрывов. Тот факт, что все они произошли в стратегически важных местах, полностью подтверждал мнение лейтенанта Веркрампа о существовании в городе хорошо организованной и законспирированной сети подрывных элементов. После того как горизонт озарил взрыв последней из подложенных бомб, Пьембург еще глубже погрузился в тот мрак забвения, который, собственно, и придавал ему известность.
[36]
Теперь он лишился электричества, телефонной связи и радио. Благодаря рвению секретных агентов Веркрампа прекратились шоссейные и железнодорожные связи с внешним миром. И без того тонкие нити, соединявшие столицу с XX веком, оборвались полностью.
С крыши здания полицейского управления, по которой прогуливался, дыша воздухом, Веркрамп, зрелище этого преображения показалось ему захватывающим. Только что Пьембург еще представлял собой скопление ярких неоновых огней и паутину освещенных улиц, и вдруг в одно мгновение весь город погрузился в полную, кромешную темноту и стал неотличим от окружавших его холмов Зулулэнда. Неразличима стала и телевизионная башня, всегда заметно выделявшаяся на фоне окружающего пейзажа. Веркрамп поспешно направился с крыши вниз, в камеры, где единственные в городе люди, которые могли бы порадоваться перебою с электричеством, все еще продолжали в темноте получать удары током от приводимых в действие вручную генераторов. Утешением для добровольцев было разве что отсутствие теперь изображений обнаженных черных женщин, поскольку диапроекторы тоже не работали.
В обстановке всеобщей паники только лейтенант Веркрамп сохранял удивительное спокойствие.
— Все в порядке, — прокричал он. — Волноваться не из-за чего. Продолжайте эксперимент, используйте обычные фотографии. — Веркрамп ходил от одной камеры к другой, раздавая фонари, которые он заранее приготовил, по-видимому, предполагая нечто подобное. Сержант Брейтенбах, как всегда, не разделял его спокойствия.
— Вам не кажется, что важнее было бы разобраться, почему отключилось электричество? — спросил сержант. — Мне послышалось, что было довольно много взрывов.
— Двенадцать, — многозначительно сказал Веркрамп. — Я их пересчитал.
— Двенадцать мощнейших взрывов среди ночи, и вас это никак не волнует? — спросил пораженный сержант. Нет, лейтенанта Веркрампа это не волновало.
— Я уже давно ожидал чего-то в этом роде, — честно сказал он.
— Чего ожидали?
— Того, что саботажники снова возьмутся за свое дело, — ответил лейтенант и направился вниз к себе в кабинет. За ним поспешал сержант Брейтенбах, все еще пребывавший во мраке и в прямом и в переносном смысле. Когда сержант добрался до кабинета комманданта, лейтенант при свете аварийной лампы просматривал какой-то список. До сержанта внезапно дошло, что по непонятной ему пока причине Веркрамп оказался поразительно подготовлен к кризису, захватившему весь остальной город врасплох.
— Немедленно задержать всех, кто указан в этом списке, — приказал ему Веркрамп.
— Вы не собираетесь вначале выяснить, что все-таки произошло? — спросил сержант Брейтенбах. — Вы же даже не знаете, действительно ли эти взрывы были вызваны бомбами.
Лейтенант Веркрамп жестко посмотрел на него.
— У меня достаточно опыта борьбы против саботажников, чтобы суметь распознать взрыв бомбы, когда я его слышу, — ответил он. Сержант Брейтенбах решил, что лучше не спорить. Вместо этого он пробежал список, который вручил ему Веркрамп, и пришел в ужас от увиденного. Если Веркрамп был прав и нормальная жизнь в городе действительно была нарушена взрывами бомб, то последствия этого для общественной жизни в Пьембурге не шли бы ни в какое сравнение с тем хаосом, который мог бы последовать за арестом перечисленных в списке лиц. Священники, члены муниципалитета, управляющие банками, юристы, даже сам мэр города — все они, похоже, находились у лейтенанта Веркрампа под подозрением. Сержант Брейтенбах поспешно положил список на стол. Он не хотел иметь с подобными делами ничего общего.
— Вам не кажется, что вы немного торопитесь? — нервно спросил он.
Нет, лейтенанту Веркрампу так не казалось.
— Если я прав — а я прав, — город стал жертвой преднамеренной акции саботажа. Все эти люди хорошо известны…
— Да уж, известней некуда, — пробурчал сержант.
— …как противники правительства, — продолжал исполняющий обязанности комманданта. — Многие из них были «садоводами».
— Садоводами? — удивился сержант, который не видел в этом ничего предосудительного. Он и сам был немножко садоводом.
— «Садоводы», — объяснил Веркрамп, — это секретная организация богатых фермеров и бизнесменов, которая во время общенационального референдума добивалась отделения Зулулэнда от Южноафриканского Союза. Они были готовы даже прибегнуть к силе. Среди них были и некоторые офицеры пьембургского кавалерийского полка, намеревавшиеся использовать оружие из полкового арсенала.
— Но это же было десять лет тому назад, — уточнил сержант Брейтенбах.
— Такие люди не меняют своих взглядов, — прочувствованно произнес Веркрамп. — Ты когда-нибудь сможешь простить англичан за то, что они сделали в концлагерях с нашими женщинами и детьми?
— Нет, — ответил сержант, у которого во време на бурской войны не было в концлагере никого из женщин и детей его семьи или родных, но который тем не менее знал, как надо правильно отвечать на подобные вопросы.
— Вот именно, — подтвердил Веркрамп. — А эти свиньи ничем от них не отличаются, и они никогда не простят нам того, что Зулулэнд перестал быть частью Британской империи. Они нас ненавидят. Неужели ты не понимаешь, как англичане нас ненавидят?!
— Да, — поспешно ответил сержант. Он видел, что Веркрамп начинает заводиться, и ему очень не хотелось при этом присутствовать. — Возможно, вы и правы.
— Возможно? — заорал Веркрамп. — Я всегда прав!
— Да, сэр, — подтвердил сержант еще более поспешно.
— Так вот, как же поступили эти «садоводы»? Они ушли на время в подполье, а потом стакнулись с коммунистами и либералами, чтобы разрушить ту прекрасную республику, которую создали мы, африканеры. И взрывы этих бомб — первый признак того, что они начали наступление. Но я не намерен сидеть сложа руки. Я им этого так не спущу. Я посажу этих негодяев в тюрьму и выжму из них всю правду прежде, чем они успеют навредить по-настоящему.
На этот раз сержант Брейтенбах дождался момента, когда лейтенант прервал свою тираду сам, и только тогда рискнул задать вопрос.
— А может быть, лучше вначале сообщить комманданту Ван Хеердену? Тогда, если что не так, ответственность будет на нем.
