Глава одиннадцатая
Пока коммандант Ван Хеерден шел из Веезена к себе в гостиницу, чувство разочарования, ставшее первой его реакцией на то, что приоткрыл ему майор Блоксхэм, уступило место подозрениям. Притом сразу нескольким. Оглядываясь на последние дни и недели, коммандант вдруг осознал, что все происшедшее с ним за это время — повод не столько для разочарований, сколько для серьезного беспокойства. Приглашение погостить в имении «Белые леди» — и тот факт, что его практически тут же отфутболили в эту гостиницу. А как откровенно игнорировали его на протяжении нескольких дней после того, как он все же приехал! Да и вообще все дни, что он находится тут, его не по кидало ощущение, будто он здесь гость нежеланный. Но и это еще не все. Коммандант вдруг увидел вопиющее противоречие между тем, как вели себя в книгах герои Дорнфорда Йейтса, и поведением Хиткоут-Килкуунов и их окружения. Персонажи из «Берри и компания» не напивались до положения риз и не сваливались под стол если, конечно, какой-нибудь мошенник-француз не подмешивал им чего-нибудь в шампанское. Они не приглашали на торжественные обеды лесбиянок-алкоголичек. Герои Йейтса не скакали на лошадях, одетые… Нет, сейчас коммандант припоминал какой-то эпизод, в котором Берри переодевался женщиной. Но как бы там ни было, Берри и компания не путались с констеблем Элсом, это уж точно.
Лежа на постели в своей комнате «6 — Промывка кишок», коммандант снова и снова перебирал в уме все эти подозрения до тех пор, пока его разочарование не сменилось гневом.
Я никому не позволю обращаться с собой подобным образом, заводился он, вспоминая о всех оскорблениях, какие ему довелось претерпеть за обедом, особенно от этого толстяка. Вот уж воистину красочная семейка, подумал коммандант. Ничего, вы у меня засверкаете еще ярче! Он встал и посмотрел в помутневшее зеркало на свое отражение.
— Я — коммандант Ван Хеерден! — произнес он вслух, выпятил грудь, как бы самоутверждаясь, и поразился тому внезапному приливу гордости за самого себя, который при этом испытал. Пропасть между тем, чем он был на самом деле, и чем хотел бы быть, на мгновение исчезла, и в этот миг коммандант посмотрел на мир глазами человека, сумевшего добиться успеха в жизни. Только он было задумался, что может дать ему столь новый взгляд на вещи, как раздался стук в дверь.
— Входите! — крикнул коммандант. Дверь откры лась, и он с удивлением увидел миссис Хиткоут-Килкуун.
— Ну что еще? — машинально произнес он, не в силах сразу переключиться от настроения, вызванного раздраженным честолюбием, на обычную вежливость, которой требовало создавшееся положение. Но взгляд миссис Хиткоут-Килкуун выражал лишь покорность.
— Дорогой, — проговорила она чуть слышно. — Дорогой мой. — Она с кротким выражением лица перевела глаза на свои безукоризненные розовато-лиловые перчатки. — Мне так стыдно. Мне просто ужасно стыдно при одной мысли о том, как плохо мы с вами обошлись.
— М-да. Ну что ж, — как-то неуверенно ответствовал коммандант, однако интонация при этом у него была такая, как будто он допрашивал подозреваемого.
Миссис Хиткоут-Килкуун опустилась на кровать и понуро сидела, уставившись на кончики своих туфель. Это все моя вина, — сказала она наконец. — Я не должна была приглашать вас сюда. — Она окинула взглядом жуткую комнату, на пребывание в которой комманданта обрекло проявленное ею гостеприимство, и тяжело вздохнула. — Я должна была понимать, что Генри не будет вести себя прилично. Он, знаете ли, с предубеждением относится ко всем иностранцам.
Коммандант и сам уже успел это заметить. По крайней мере, это хоть как-то объясняло присутствие в его окружении такого персонажа, как Маркиза. Француженка-лесбиянка такое сочетание должно было импонировать сложной и противоречивой натуре полковника.
— И еще этот его отвратительный клуб, — продолжала миссис Хиткоут-Килкуун. — Это даже не столько клуб, сколько тайное общество. Я понимаю, вам, конечно, все это должно казаться невинным и безвредным занятием. Но вам не приходится жить рядом со всем этим изо дня в день. Вы даже представить себе не можете, насколько это все омерзительно. Весь этот маскарад, все это притворство. Один стыд, да и только.
— Вы хотите сказать, что это все — ненастоящее? — спросил коммандант, стараясь понять, что же скрывается за внезапным приступом откровенности миссис Хиткоут-Килкуун.
Миссис Хиткоут-Килкуун изумленно посмотрела на него.
— Не пытайтесь меня уверить, будто им удалось одурачить и вас тоже, — сказала она. — Конечно, не настоящее. Неужели вы сами не видите? Никто из нас не является тем, кем он притворяется. Генри никакой не полковник. Малыш — не майор. Он даже не малыш, если уж на то пошло. А я — никакая не леди. Каждый из нас играет какую-то роль, мы все — обманщики, дешевые подделки. — При этих словах глаза ее наполнились слезами.
— Но кто же вы тогда? — вопрос комманданта прозвучал довольно требовательно.
— Господи, зачем вам это знать? — простонала миссис Хиткоут-Килкуун. Она сидела на краешке кровати и рыдала. Коммандант подошел к одному из кранов, налил стакан воды и протянул ей.
— Выпейте, — сказал он, подавая стакан, — это поможет.
Миссис Хиткоут-Килкуун сделала глоток и в ужасе уставилась на комманданта.
— Неудивительно, что вы страдаете запорами, — сказала она и поставила стакан на прикроватный столик. — И мы вас заставили жить в этом ужасном месте! Что же вы после всего этого должны о нас думать?!
Коммандант, в глубине души соглашаясь с тем, что курорт Веезен оказался далеко не самым приятным местом, решил, однако, воздержаться от высказывания собственного мнения. Для него день и так превратился уже в непрерывную череду признаний и исповедей.
— Скажите, — спросил он вместо ответа, — если полковник — не полковник, то кто же он на самом деле?
— Этого я не могу вам сказать, — проговорила миссис Хиткоут-Килкуун. — Я дала обещание никому и никогда не рассказывать, что он делал во время войны. Он меня убьет, если решит, будто я вам рассказала. — Она осуждающе посмотрела на комманданта, — забудьте все, о чем я тут говорила. Я уже и так наболтала слишком много лишнего.
— Вот как, — заметил коммандант, — делая собственные умозаключения на основании угрозы полковника убить жену, если она проговорится. Чем бы ни занимался Генри Хиткоут-Килкуун во время войны, ясно, что это было нечто совершенно секретное.
Миссис Хиткоут-Килкуун решила, что пролитых ею слез и сделанного только что признания более чем достаточно, чтобы как-то компенсировать комманданту неудобства его проживания. Она вытерла глаза и встала.
— Вы с таким пониманием ко всему относитесь, — прошептала она.
— Ну, я бы этого не сказал, — совершенно искренне возразил коммандант.
Миссис Хиткоут-Килкуун подошла к зеркалу и стала приводить в порядок тот ущерб, который — весьма, впрочем, расчетливо — был причинен ее гриму. — А сейчас, — заявила она неожиданно весело, что весьма удивило комманданта, — я отвезу вас на перевал Сани и мы попьем там чаю. Нам обоим не помешает развеяться, а вам бы стоило попробовать и какой-нибудь другой воды.
