Галя была попроще. Во всем, как внешне, так и характером. Даже не попроще, а блеклой, тусклой, какой-то бесцветной. У Гали был ребенок — девочка дошкольного возраста и любовник, отец этой самой девочки, который все никак не мог созреть для женитьбы. Иногда любовник надолго исчезал с горизонта, и тогда Галя начинала увлекаться макияжем, красясь, как индеец племени ирокезов перед выступлением в боевой поход, и заигрывать со всеми напропалую — как с сотрудниками, так и с пациентами. Не избежал этой участи и Моршанцев, с которым весь октябрь Галя разговаривала трепетно, с придыханием, стараясь при этом продемонстрировать в наивыгоднейшем ракурсе свои прелести — чахлый бюст, плоскую попку и едва прикрытые халатом (халат укорачивался одновременно с боевой раскраской) ноги, при одном лишь взгляде на которые Моршанцеву хотелось воскликнуть вслед за поэтом Брюсовым: «О, закрой свои бледные ноги!» В начале ноября любовник возник из небытия, и Галя сразу же успокоилась.
Компашка для дежурства подобралась не самая лучшая, но Моршанцев представил на месте Гали недавно уволенную Машу и решил, что все не так уж и плохо. Могло бы быть и много хуже, Галю хоть контролировать не надо, она исполнительная, а Вероника хоть и немного разгильдяйка, но рукастая и сноровистая — не глядя попадает в любую вену, в экстренных ситуациях не теряется и не суетится.
— Как Новый год встретили? — преувеличенно бодро поинтересовался Моршанцев.
Галя в ответ пожала плечами, мол, ничего особенного, так же, как и в прошлом году, а Вероника закатила глаза и томно простонала:
— Феерически!
И сразу же пустилась в объяснения:
— С друзьями, в гостиничном комплексе «Четыре медведя», стол — просто сказка, номер — как из «Тысяча и одной ночи», бассейн, сауна… О-о-о!
— Номер? — переспросил Моршанцев.
— Да, номер. Это же гостиничный комплекс. Заезд тридцатого в шесть вечера, выезд первого… называется: «Новый год с комфортом». Жаль, что новогодний стол включен в стоимость, а напитки нет. Шампанское с пробкой стоит почти тысячу…
— А что, разве бывает шампанское без пробки? — удивился Моршанцев.
— Я имею в виду вино с натуральной пробкой, а не пойло, которое закупоривают вонючей пластмассой, — пояснила Вероника и, конечно же, не удержалась, чтобы не добавить: — Я абы чего не пью и не ем!
«Если не считать той еды, которую дают больным», — съязвил про себя Моршанцев.
Разговор с медсестрами как-то не склеился, поэтому Моршанцев вернулся в ординаторскую, прилег на диван и стал убивать время чтением Гарднера. Самое то для дежурства — не длинно, не нудно и довольно увлекательно. Перри Мейсон еще не успел в очередной раз оставить в дураках туповатого прокурора Гамильтона Бергера, когда зажужжал городской телефон.
— Интервенционная аритмология.
— Дмитрий Константинович? Здравствуйте. С Новым вас годом!
Моршанцев сразу же узнал голос заместителя директора по лечебной работе.
— Здравствуйте, Валерия Кирилловна! Спасибо, и вас также с Новым годом.
— Как дежурство?
— Пока нормально.
— Все на месте?
— Да.
— Ночь без происшествий?
— Без.
— Ну и хорошо. Ответственный по институту сегодня Дунаев.
— Я в курсе, Валерия Кирилловна.
Дунаев заведовал отделением неотложной кардиологии номер один. Звали его Георгием Варлаамовичем, и тот, будь то сотрудник или пациент, кто вместо «Варлаамович» говорил «Варламович», рисковал нарваться на резкое замечание.
— Если что — обращайтесь, он всегда поможет! Всего доброго!
На этом административный контроль завершился. Моршанцев продолжил чтение и читал до тех пор, пока у одной из пациенток Маргариты Семеновны не поднялось давление.
Врач или медсестра с тонометром в руках действуют на людей точно так же, как стройная красавица в супероткровенном купальнике на мужчин, собравшихся на пляже. Сразу хочется того… поиметь. Даже если есть свой собственный тонометр, даже если только что давление им измерено, даже если по телевизору транслируют захватывающий футбольный матч или показывают четыреста семьдесят девятую серию душещипательного в своей пронзительности сериала «Черная ворона», то все равно надо начать закатывать рукав и клянчить: «Мне тоже померяйте, а то как-то что-то мне не так…» Попутно еще на что-нибудь можно пожаловаться. В результате измерение давления кому-то одному превращается в обход всей палаты.
— Петарды замучили, — хором жаловались тетки. — Начали еще до двенадцати, в прошлом году, и так до самого утра.
— На территории? — не поверил Моршанцев.
— Нет, где-то там, в жилых домах, но все равно слышно. Ох…
— Так попросили бы на посту ваты заткнуть уши.
— Ну что вы такое говорите, доктор? А вдруг кому-то из нас плохо станет? Некому будет сестру позвать!
— Есть же кнопка вызова, — напомнил Моршанцев.
На стене у каждой кровати в удобном доступе располагалась кнопка вызова дежурной медсестры. Нажмешь — на посту раздается звонок и высвечивается номер палаты.
— Кнопка вызова работает только по будням, когда начальство на месте, — ответила одна из пациенток, а остальные согласно закивали.
— Попробуем? — предложил Моршанцев и, не дожидаясь ответа, нажал на ближайшую к нему кнопку.
Кнопка засветилась красным.
С минуту Моршанцев стоял под ироничными взглядами пациенток и ждал. Затем подошел к другой койке и нажал кнопку там.
— Бесполезно, доктор…
— Мы же не зря говорим…
— Напраслину не возводим…
— Через полчаса заглянут в лучшем случае…
— И еще облают…
По случаю праздника (Новый год, зимняя сказка за окном и все такое) портить настроение никому не хотелось. Но для Моршанцева наступил момент истины, тот самый момент, о который можно разбить свой врачебный авторитет. Уйти, никак не отреагировав на произошедшее, было невозможно. Следовало хотя бы отчитать нерадивых медсестер. «Стоп! — сказал себе Моршанцев. — Не надо брать разгон с места. Сначала надо посмотреть, чем заняты сестры».
На посту никого не было. Вместо того чтобы рыскать по палатам, Моршанцев направился к запасной лестнице, на которой обычно курили как медсестры, так и больные. Запрет на курение в стенах института (имелся на то особый директорский приказ) никого не сдерживал, а только усиливал удовольствие, потому что, как известно, запретный плод сладок вдвойне.
Расчет оказался верным — обе дежурные медсестры курили на лестничной площадке. Точнее — заканчивали курить, потому что Галя уже гасила окурок в консервной банке из-под горошка, выполнявшей роль пепельницы, а Вероника делала последнюю затяжку. Именно что последнюю, потому что сигарета тлела уже у самых пальцев. На Моршанцева обе посмотрели настороженно-выжидательно — ну что, мол, там случилось?
