Фридрих сказал, что хотелось бы поучиться у Ардзруни его уменью, поскольку при таких подспорьях стены Иерусалима рухнут еще лучше, чем иерихонские, не от трубных гласов, так от солнечных лучей. Ардзруни отвечал, что он весь в распоряжении императора. Он затворил окно и продолжал: — Окно закрыто плотно. Но воздух проходит через иные отверстия. Хотя на дворе лето, стены тут толстые, и ночью, могу предположить, тебе может сделаться зябко. Не зажигай очаг, чтобы не задымлять спальню. Советую накрыться тем мехом, что, видишь, лежит на кровати. Прошу извинить низость темы, но мы сотворены Господом в бренном теле. За дверкой ты найдешь каморку, в ней установлен отнюдь не королевский трон, и знай, что все извергнутое твоим телом мгновенно низринется в подземный особый бак и не отравит миазмами твою обитель. Проход в апартаменты возможен только через эту большую дверь, которую ты сможешь запереть вот этим внушительным засовом. По ту сторону двери лягут на отдых твои придворные. Им я могу предложить в качестве ложа только сундуки. Зато они всецело поручатся за твою неприкосновенность.
Дымоход был украшен круглым барельефом с высеченным лицом Медузы. Волосы завиты в кольца, как змеи, вежды опущены, чувственный рот полуоткрыт. Между губами угадывалась темная полость вовсе без дна…
— В точности та голова, что я видел с тобой в водохранилище, сударь Никита…
Фридрих залюбопытствовал, какова история этого рельефа. Ардзруни сказал, что это раструб Дионисиева уха. — Одна из моих волшебных чар. В Константинополе немало таких старых статуй. Я расширил отверстие во рту… Внизу в замке есть зал, где обычно отдыхает малочисленный гарнизон этой крепости. Но пока ты, господин, живешь тут в гостях, в нижнем зале никого не будет. Все, что говорится внизу, я могу слышать без всяких искажений через этот рот. Кажется, что говорящий стоит прямо за маской. Так я получаю сведения о том, чем интересуются и о чем сплетничают мои солдаты.
— Хотелось бы мне так узнавать, чем интересуются и о чем сплетничают мои свояченики, — пошутил Фридрих. — Ты, Ардзруни, бесценный человек. Мы поговорим и на эту тему. А сейчас составим план жизни на завтра. Утром я купаюсь в реке.
— Спуск несложен и пешком, и верхом на лошади, — отвечал Ардзруни. — Можно и не проходить через главный плац. Из оружейной палаты есть еще выход на лесенку, а оттуда на задний двор. Из заднего двора есть калитка на тропу.
— Баудолино, — распорядился Фридрих. — Приготовить утром коней на этом заднем дворе.
— Прошу, отец, — отвечал Баудолино. — Всем ведомо, до чего тебе любы самые бурные воды. Но ведь ты устал с дороги и от разных перенесенных испытаний. Это река с незнакомым тебе дном и, я думаю, с немалым числом водоворотов. Надо ли тебе рисковать?
— Надо, милый сын, и вообще я не настолько стар, как ты, может быть, считаешь. Если б не такое позднее время, я полез бы в эту реку сразу и сегодня, до того я грязен и в пыли… Император должен быть не вонючим, а благовонным от святых умащений. Приготовишь утром коней.
— Как нас научает Иисус сын Сирахов, — робко проговорил Рабби Соломон, — не удерживай течения реки.
— А с чего ты взял, что я буду его удерживать? — веселился Фридрих. — Я поплыву по течению!
— Не следовало бы мыться чересчур часто, — вставил Ардзруни. — Разве что под присмотром опытного медика. Но ты здесь полный хозяин. Давай же, коль еще не стемнело, я, недостойный, испрошу у тебя чести: дозволь мне показать тебе замок.
Они снова спустились и на нижнем обороте лестницы оказался зал, убранный для вечернего пиршества и освещенный многими свечами. За ним был другой зал, в котором главной обстановкой были скамьи. Одна из стен была украшена барельефом в виде улитки или какого-то спиралевидного лабиринта, втекавшего в самом центре в воронку-дырку. — Зал часовых, о нем мы прежде говорили, — пояснил Ардзруни. — Кто разговаривает близко от дыры, того я могу слышать из своей комнаты.
— Испробуем после, — сказал Фридрих. Баудолино в шутку пообещал прийти ночью и прошипеть что-нибудь императору в ухо, чтоб разбудить. Фридрих со смехом запротестовал, поскольку этой ночью собирался отоспаться. — Разве что только, — добавил он, — захочешь предупредить, что султан Икония ко мне залезает через дымовую трубу!
Ардзруни ввел их в новый коридор и из коридора в широкосводную залу, где все предметы лучились бликами и курились паром. В котлах кипели какие-то варева. Везде были реторты, алембики и кучи любопытных вещей. Фридрих спросил, умеет ли Ардзруни вырабатывать золото. Тот улыбнулся и сказал, что производство золота — пустые россказни алхимиков. Но он умеет наносить золото на металлы и возгонять эликсиры, пусть даже не эликсиры долголетия, однако же способные немного продлевать ту краткую жизнь, которая всем нам дана судьбой. Фридрих сказал, что и отведывать не станет. — Господь положил предел отмеренному сроку нашей жизни, смиримся перед Его волей. Может быть, я умру нынче, а может, проживу до сотни лет. Все в руце Божией. — Рабби Соломон заметил, что в сих речах содержится великая мудрость, и еврей с императором погрузились в беседу о божественном предопределении. Баудолино в первый раз в жизни слышал, чтобы Фридрих высказывался на такие темы.
Пока развивалась их беседа, Баудолино заметил краешком глаза, что Зосима пробирается в соседнюю комнату, а Ардзруни, встревоженный, бежит следом за ним. Опасаясь, как бы Зосима не отыскал себе какую-нибудь лазейку и не удрал бы, Баудолино последовал за теми двумя и увидел маленькое помещение, в котором имелся только высокий ларь, а на ларе семь золотых голов. У голов были совершенно одинаковые золоченые лица и одинаковые постаменты. Баудолино догадался, что это раки святых угодников. Каждая рака могла разниматься пополам, но края крышки, совпадающие с контуром лица, были припечатаны сургучом темного цвета.
— Что тебе? — спрашивал Ардзруни у Зосимы, стоя спиной и не замечая Баудолино.
Зосима ответил: — Мне известно, что ты фабрикуешь реликвии. Для этой цели ты учился всей чертовщине, золочению металлов. Это головы Крестителя, правда? Я видел точно такие. Теперь понятно, откуда они вывозятся.
Баудолино деликатно хмыкнул. Ардзруни резко развернулся и сразу зажал себе руками рот, глаза его выкатились от страха. — Прошу тебя, Баудолино, молчи при императоре, не то он меня повесит, — прошептал он. — Да, это раки с честною главой Иоанна Предтечи. В каждой из них по черепу, прокопченному по особой методе так, чтоб кость съежилась и выглядела очень древней. Я живу в этой области, где земля не родит урожая, не имею ни нив, ни скота, и мое имущество ограничено. Я кормлюсь продажей этих мощей. Они пользуются превосходным спросом в Азии и в Европе. Нужно только пристраивать с умом, чтобы их развозили пропорционально повсюду, скажем так, одну голову в Антиохию, а вторую в Италию. И никто никогда не узнает, что его голова не единственная. — Он заискивающе и масляно улыбался, ожидая снисхождения к его, в общем-то простительному, греху.
— Я и в мыслях не держал считать тебя, Ардзруни, за порядочного человека, — весело ответил Баудолино. — Быть по твоему, продавай свои черепушки, но сейчас лучше перейти в ту залу, а не то сюда заявятся император и вся компания. — Они вышли. Фридрих оканчивал свои богословские словопрения с Соломоном.
