А где же пьедестал?
И тут он понял.
Голова закружилась, и, не думая больше об отпечатках пальцев и сохранности улик, он оперся рукой о дверной косяк, чтобы не упасть.
Песня все продолжалась.
Триста десять слоников
На паутинке то-нень-…
Со Стаффаном явно творилось что-то не то, с ним приключилась галлюцинация. Ему показалось… да, четко и явно, что тело на полу в промежутках между ударами… шевелилось.
Пыталось встать.
* * *
Морган всегда любил делать глубокие затяжки, так что, к тому времени как он отшвырнул окурок в кусты у входа в больницу, Ларри докурил свою сигарету лишь до половины. Морган сунул руки в карманы и принялся слоняться по стоянке. Наступив в лужу дырявым сапогом и промочив носок, он чертыхнулся.
— Ларри, у тебя бабки есть?
— Ты же знаешь, у меня инвалидность…
— Знаю, знаю. Так есть у тебя бабки или нет?
— А что? Если хочешь занять, в долг я не даю.
— Да нет, я просто подумал — Лакке. Может, порадуем его? Ну, ты понимаешь, о чем я.
Ларри закашлялся, укоризненно взглянув на свою сигарету.
— И что, думаешь, ему от этого полегчает?
— Да.
— Сомневаюсь.
— Это почему? Потому, что у тебя нет бабла или потому, что жлобишься его отслюнявить?
Ларри вздохнул, сделал еще одну затяжку, закашлялся, поморщился и придавил бычок подошвой. Потом поднял его, положил в горшок с песком, служивший пепельницей, и посмотрел на часы.
— Морган… сейчас полдевятого утра.
— Ну и что? Через пару часов. Когда магазин откроется.
— Ладно, там видно будет.
— Значит, бабки у тебя есть.
— Так мы идем или как?
Они прошли сквозь крутящиеся двери. Морган провел пятерней по шевелюре и подошел к женщине за стойкой регистрации, чтобы узнать, где лежит Виржиния. Ларри встал напротив аквариума, изучая рыбок, сонно передвигавшихся в большом булькающем стеклянном цилиндре.
Через минуту подошел Морган, зачем-то отряхнул кожаный жилет и сказал:
— Сова облезлая! Не говорит.
— Да она небось в реанимации.
— И что, туда не пускают?
— Иногда пускают.
— А ты, я смотрю, все порядки знаешь.
— Знаю.
Они двинулись в сторону реанимации — Ларри знал, как туда пройти.
Многие из знакомых Ларри рано или поздно оказывались в больнице. Только сейчас двое лежали здесь, не считая Виржинии. Морган подозревал, что случайные знакомые Ларри превращались в приятелей и друзей ровно в тот момент, как оказывались на больничной койке. Тут-то он с ними и снюхивался, ходил навещал.
Почему он это делал — другой вопрос, и Морган уже собрался его задать, толкнув дверь в реанимацию, как вдруг увидел в коридоре Лакке. Он сидел на стуле в одних трусах, вцепившись в подлокотники, и смотрел в палату напротив, где бегали и суетились какие-то люди.
Морган втянул носом воздух.
— Черт, они что, теперь прямо тут кремируют? — он хохотнул. — Чертовы политики. Экономия, понимаешь. Пускай, мол, больницы сами заботятся…
Подойдя к Лакке, он умолк — пепельно-серое лицо, красные невидящие глаза. Почуяв неладное, Морган уступил слово Ларри, сам он в таких ситуациях терялся.
Ларри подошел к Лакке, положил руку ему на плечо:
— Здорово, Лакке, как ты?
В ближайшей палате по-прежнему царил бардак. Те окна, что были видны из дверей, стояли нараспашку, и тем не менее коридор наполнял едкий запах пепла. В палате плавали клубы дыма, посреди них стояли какие-то люди, громко переговариваясь и бурно жестикулируя. Морган уловил слова «ответственность больницы» и «нужно попытаться…»
Дальше он не расслышал, потому что в этот момент Лакке повернулся, взглянул на них, как на чужих, и сказал:
— Я должен был понять.
Ларри склонился над ним:
— Что ты должен был понять?
— Что это случится.
— Да что стряслось-то?
Глаза Лакке прояснились, он посмотрел в сторону окутанной пеленой и оттого кажущейся нереальной палаты и просто ответил:
— Она сгорела.
— Виржиния?
— Да. Она сгорела.
Морган сделал пару шагов по направлению к палате, заглянул. К нему тут же направился какой-то пожилой человек внушительного вида.
— Извините, но здесь вам не цирк.
— Нет-нет, я только…
Морган хотел было сострить, ответив, что разыскивает своего удава, но сдержался. По крайней мере он успел кое-что разглядеть. Две кровати. Одна — со смятыми простынями и откинутым одеялом, будто кто-то второпях выскочил из постели. Вторая по всей длине была покрыта толстым темно-серым покрывалом. Деревянное изголовье, черное от сажи. Под покрывалом проступали очертания на редкость худого тела — отчетливо выделялись лишь голова, грудь и таз, остальное с тем же успехом можно было принять за складки покрывала
Морган с остервенением потер глаза, чуть не на сантиметр вдавив глазные яблоки.
Значит, правда. Черт, это правда!
Он огляделся по сторонам в поисках кого-нибудь, кто разделил бы его удивление. Рядом стоял какой-то старикан, опиравшийся на ходунки, с подвешенной капельницей, и пытался заглянуть в палату. Морган сделал шаг в его сторону.
— Чего пялишься, дед? Может, ходунки из-под тебя выбить?
Старикан попятился, отступая мелкими шажками. Морган сжал кулаки, стараясь взять себя в руки. Потом вспомнил одну деталь, увиденную в палате, развернулся и пошел обратно.
Человек, сделавший ему выговор, как раз выходил из дверей.
— Вы, конечно, извините, но…
— Да, да, да, — Морган отодвинул его в сторону. — Мне только забрать одежду моего друга, если вы не против. Или, по-вашему, он должен весь день голый сидеть?
Сложив руки у груди, тот пропустил его в палату.
Морган взял со стула возле разворошенной постели одежду Лакке и бросил взгляд на соседнюю кровать. Из-под одеяла высовывалась черная обугленная рука с растопыренными пальцами. Рука была изуродована до неузнаваемости, но вот кольцо на среднем пальце он узнал. Золотое колечко с синим камнем, кольцо Виржинии. Прежде чем отвернуться, он успел заметить кожаный ремень, перетягивающий запястье.
Человек, пропустивший его, по-прежнему стоял в дверях, скрестив руки у груди.
— Ну, довольны?
— Нет. Какого черта ее привязали?
