Он огляделся по сторонам. Взгляд его остановился на закрытой двери в комнату, где Эли переодевалась. Он сделал несколько шагов по направлению к ней, замялся. Дверь была в тени. Он сжал руки в кулаки, пососал костяшки пальцев.
А что если она и правда… лежит в гробу?
Тьфу, вот бред-то. С чего бы ей лежать в гробу? Почему вампиры так делают? Потому что они мертвы. А Эли сказала, что она…
А вдруг?..
Он снова пососал костяшки пальцев и провел по ним языком. Ее поцелуй. Стол с яствами. Уже одно то, что она способна на такое… И эти зубы. Клыки.
Было бы хоть чуточку посветлее…
Возле двери он различил выключатель. Он нажал на него, не надеясь, что он сработает, но, вопреки его ожиданиям, люстра зажглась. Он зажмурился от яркого света, подождал, пока глаза привыкнут, затем повернулся к двери и взялся за дверную ручку.
От света стало ничуть не легче. Скорее, наоборот, страшнее — теперь, когда дверь оказалась обычной дверью. Такой же, как в его комнате. Один в один. Даже ручка была такой же на ощупь. А ведь она там лежит. Может, даже сложив руки на груди.
Я должен это видеть.
Он осторожно нажал на ручку, чувствуя легкое сопротивление. Значит, дверь не заперта, иначе ручка опустилась бы до упора. Он нажал сильнее, и дверь приоткрылась. Внутри было темно.
Стоп!
Не причинит ли ей свет вреда, если он откроет дверь?
Нет. Вчера вечером она как ни в чем не бывало сидела перед торшером. Правда, люстра была ярче, и не исключено, что в торшере какая-то специальная лампочка… для вампиров.
Вот глупости. «Магазин вампирских лампочек».
Вряд ли она бы оставила люстру, если бы боялась ее света.
И все же он с некоторой опаской открыл дверь, впуская медленно расширяющийся клин света в комнату. Здесь было так же пусто, как и в гостиной. Кровать и куча одежды — и все. На кровати — простыня и подушка. Видимо, одеяло, под которым он спал, было из этой комнаты. На стене над кроватью была приклеена какая-то бумажка.
Азбука Морзе.
Значит, она лежала здесь, когда…
Оскар глубоко вздохнул. Он почти об этом забыл.
По ту сторону стены — моя комната.
Да. Он находился в каких-то двух метрах от собственной постели, от нормальной жизни.
Он лег на кровать, едва сдержавшись, чтобы не постучать в стену. Оскару. По ту сторону стены. И что бы он сказал?
Г-Д-Е Т-Ы?
Он снова задумчиво пососал кулак. Он-то был здесь. Это Эли нигде не было.
Голова его кружилась, он совсем запутался. Оскар положил щеку на подушку, лицом к двери. От подушки шел странный запах. Как от одеяла, только сильнее. Затхлый, пыльный. Он посмотрел на кучу одежды в паре метров от кровати.
Фу, мерзость какая!
Ему хотелось поскорее оказаться где-нибудь в другом месте. Уж слишком здесь было тихо и пусто, слишком… ненормально. Взгляд Оскара скользнул по одежде и остановился на стенном шкафе, занимавшем всю противоположную стену до самой двери. Два двустворчатых гардероба.
Там.
Он подтянул колени, уставившись на закрытые створки шкафа. Он не хотел. У него болел живот. Покалывающая, сосущая боль в солнечном сплетении.
Ему хотелось в туалет.
Он встал с постели и подошел к двери, не спуская глаз со створок стенного шкафа. У него самого в комнате была пара таких, и он прикинул, что она вполне бы туда поместилась. Он знал, что она там, и убеждаться в этом ему расхотелось.
Свет в коридоре тоже работал. Он зажег его и прошел в ванную. Дверь в ванную оказалась заперта. Окошко над защелкой стояло на красном — занято. Он постучал в дверь:
— Эли?
Ни звука. Он снова постучал:
— Эли, ты там?
Тишина. Произнеся ее имя вслух, он вдруг вспомнил, что оно ненастоящее. Это было последнее, что она сказала, когда они валялись на диване. Что на самом деле ее звали… Элиас. Элиас. Мужское имя. Так она что, мальчик? Но они же… целовались и спали в одной постели, и…
Упершись руками в дверь, Оскар уткнулся лбом в тыльную сторону ладоней. Он соображал. Изо всех сил. И не понимал. Странно, он мог примириться с тем фактом, что она вампир, но что она мальчик — примириться с этим было гораздо сложнее.
Он знал это слово. Пидор. Пидорас. Йонни иногда так ругался. Неужели быть голубым хуже, чем…
Он снова постучал в стену:
— Элиас?
При звуках этого имени у него засосало под ложечкой. Нет. Он никогда не привыкнет. Ее… его зовут Эли, и точка. Но это уже было чересчур. Чем бы там Эли ни являлась, это стало последней каплей. Он так не мог. С ней все было не как у людей.
Он поднял голову и втянул живот, еле сдерживая переполненный мочевой пузырь.
Шаги на лестнице, звук открывающейся почтовой щели, глухой шлепок. Он вышел из ванной, посмотрел, что это. Реклама.
Фарш говяжий — 14.40 кр/кг.
Броские красные цифры и буквы. Он взял рекламку в руки, и вдруг его как током ударило — он приник глазом к замочной скважине, прислушиваясь к гулкому эху шагов, грохоту открывающихся и закрывающихся почтовых ящиков.
Через полминуты перед замочной скважиной мелькнула мама и исчезла на лестнице, ведущей вниз, — он успел разглядеть лишь волосы и воротник ее пальто, но знал, что это она. Кто же еще?
Ходит и разносит рекламки, пока его нет.
Сжимая листок в руке, Оскар сполз на пол возле двери и уткнулся головой в колени. Он не плакал. Нетерпеливое покалывание в мочевом пузыре, зудящее, как копошащийся муравейник, мешало сосредоточиться.
Но в голове его все крутилась и крутилась одна и та же мысль.
Меня нет. Меня нет.
* * *
Лакке всю ночь не находил себе места. С того момента, как он оставил Виржинию, его глодало смутное беспокойство, выгрызая нутро. В субботу он посидел часок с ребятами у китаезы, попытался было внушить свое беспокойство, но разделить его желающих не нашлось. Лакке чувствовал, что оно вот-вот потребует выхода, что еще немного — и он слетит с катушек и окончательно озвереет, поэтому предпочел уйти.
Потому что им на все глубоко насрать.
Это, конечно, не было новостью, но он думал… Ну что, что он думал?
Что мы все заодно.
Что хоть кто-то, кроме него, видел, что дело тут нечисто. Но все только и знали, что трепали языком и сыпали красивыми словами, особенно Морган, но, как только доходило до дела, никто и пальцем пошевелить не хотел.
Не то чтобы Лакке знал, что нужно делать, но он по крайней мере переживал. Хоть пользы, конечно, от этого… Бо́льшую часть ночи он лежал без сна, время от времени пытаясь читать «Бесов» Достоевского, но, поскольку на каждой новой странице он забывал, о чем шла речь на предыдущей, ему пришлось сдаться.
