Да, зрелище было очень внушительное, но Мэтью еще не до конца понимал, что перед ним за человек.
— Прошу сюда, сэр! — Чепел положил правую лапищу на плечо Мэтью, а левой показал на место, приготовленное ему рядом с креслом, с которого только что так энергично встал сам.
Мэтью оглядел трех других собравшихся к обеду. За длинным столом, сверкавшим серебряными блюдами, чашами, приборами, тарелками и стаканами под потоками света от канделябров, сидела Чарити Ле-Клер, прямо справа от кресла, ожидающего Мэтью. Напротив нее, также вставший, чтобы приветствовать Мэтью, находился Ларри Эванс, и Мэтью понял, что лиг на десять промахнулся, считая его простым слугой.
Но за столом был еще один человек, который предпочел не вставать, и именно он приковал к себе внимание Мэтью. Он ел ломтики яблока, беря их с фруктовой тарелочки размером с открытую ладонь. Это был худощавый денди, лет примерно тридцати, с волосами светлыми почти до белизны, убранными назад в хвост и завязанными бежевой лентой. Пронзительно зеленые, но какие-то лишенные жизни глаза изучали Мэтью, а лицо этого человека было и красивым какой-то царственной красотой, и страшным из-за полного отсутствия выражения. Одет был денди в светло-коричневый сюртук, на груди рубашки и на манжетах громоздились волной европейские кружева.
В прошлый раз Мэтью видел этого человека ночью, сворачивая за угол Кинг-стрит возле приюта, но впервые увидел его на площади перед Сити-холлом, где денди метал яблоки в прикованного к позорному столбу Эбенезера Грудера.
Безжалостный гренадер, подумал Мэтью и кивнул ему. Тот видел, но на жест не ответил.
— Позвольте мне представить вам графа Антона Маннергейма Дальгрена, — сказал Чепел, направляя Мэтью туда, где сам сидел во главе стола.
Блондин теперь едва заметно кивнул, но свободная и почти сонная поза показывала, что процедура представления не очень его интересует. Он так и продолжал есть ломтики яблока и глядел на Мэтью, который сел напротив него.
Чепел тоже сел, не переставая улыбаться во весь рот.
— Боюсь, что граф Дальгрен не слишком хорошо говорит по-английски. Он приехал из Пруссии и он очень… как бы это сказать… прусский, если можно так выразиться. Да? — обратился он к Дальгрену.
— Йа, — прозвучал ответ с акцентом густым, как Черный Лес. На миг мелькнули серые зубы. — Отшен прусски.
Чепел взял лежащий рядом с его прибором серебряный колокольчик и позвонил.
— Что ж, приступим к трапезе? Мэтью, надеюсь, вы проголодались?
— Да, сэр.
Если бы только пропихнуть что-то в желудок, который в этой компании будто стальными обручами стянуло.
Тут же в дверь с правой стороны комнаты пошла первая перемена: процессия чаш, тарелок и блюд с нарезанными дынями, печеными яблоками, земляникой в меду, зелеными салатами и прочими соблазнами. Все это несли трое юношей лет четырнадцати-пятнадцати, одетые в белые рубахи и черные панталоны, и две женщины постарше в кухонных фартуках. Полилось в бокалы белое и красное вино, и Чепел провозгласил тост: «За новых друзей и новые успехи!» Все выпили. Тут же бокалы снова наполнил один из юношей — тощий, с темными волосами до плеч, зачесанными назад и будто напомаженными пчелиным воском. Очевидно, его функцией было стоять возле тележки с винными бутылками и тут же наполнять опустевший бокал.
Пир шел своим чередом, огни отражались от серебряных приборов, кометами черкая по стенам. И все время Мэтью помнил о клинках у себя за спиной. Но пока что он вел разговор о погоде с мисс Ле-Клер, Чепел вставил несколько замечаний о форме и размерах облаков, Эванс подхватил пару замечаний и переформулировал их так, что они прозвучали как его собственные, а граф Дальгрен просто пил белое вино, глядя на Мэтью поверх бокала. Потом разговор свернул на красоту столового серебра Чепела. Тот между глотками вина сообщил, какое впечатление на него когда-то произвела фраза отца о том, что ни одного джентльмена нельзя назвать джентльменом, если у него нет изящного серебра на обеденном столе. Мисс Ле-Клер захлопала в ладоши так, будто Чепел объявил об открытии средства от водянки.
Подали вторую перемену блюд — флотилия глубоких тарелок с супами и похлебками: грибной с копченой свининой, пшеничной с устрицами, крабовый суп с икрой и сливками. Чепел горстями брал перец из горки на серебряном блюде и щедро сдабривал свою еду — так что леди с трудом подавила чих прижатой ко рту салфеткой. Эванс больше налегал на соленое, в то время как граф Дальгрен, игнорируя ложку, аккуратно пил прямо из миски — Мэтью решил, что так принято в Пруссии.
Он все ждал первого шелеста извлекаемой из ножен шпаги, и вот — через двадцать минут после начала обеда Чепел прокашлялся с перечным рокотом.
Эванс и мисс Ле-Клер в это время как раз обсуждали роль устриц в правильном питании. И оба они вдруг онемели.
Чепел сунул руку в карман, достал некоторый предмет и положил на стол перед Мэтью, после чего снова вернулся к огненной от перца тарелке.
Это был блокнот Осли. У Мэтью сердце дернулось в груди. Он испугался, что это та книжка, что была у него, выкраденная из молочной, как только его сюда увезли. Но нет… «Держи себя в руках», — велел он себе. На записной книжке не было засохшей крови. Очевидно, одна из предыдущих, но точно такая же, как и та, что у Мэтью.
— Полагаю, вы знаете, что это? — спросил Чепел.
Раздался очень легкий звон — Дальгрен прищелкнул ногтем по краю своего бокала.
Мэтью почувствовал, что уже наелся грибного супа со свининой, и отодвинул тарелку.
— Блокнот. — «Осторожней», — велел он сам себе. — Я видел, как Осли в нем писал.
— Может быть, не именно в нем. У него их был целый ящик под кроватью в спальне. Странный был человек, не кажется вам? Записывал все, что под Божьим солнышком происходит. Знаете, когда-то в Лондоне я знал сумасшедшего, который катал шарики из пыли. Сотнями, и держал их у себя на чердаке. О нем даже в «Газетт» писали, если не ошибаюсь. Так, Лоуренс?
— Писали, сэр.
Чепел кивнул своей конической головой, довольный, что память его не подвела.
— Вот мне кажется, что Осли со своими записями недалеко от него ушел. Обо всех своих карточных долгах и всех аспектах работы кишечника… просто смешно. Вы, конечно, уже заподозрили, что у моей дорогой Чарити с Осли ничего общего — если не считать своего рода безумием бешенство матки. — Он обратил к указанной даме оскаленные зубья, но та смотрела прямо перед собой и пила из бокала, совершенно ни в чем не переменившись, если не считать металлического отблеска в глазах. — При обыске в его комнате мы нашли этот ящик, — продолжал Чепел, снова обращаясь к Мэтью, — но было известно, что один блокнот всегда при нем. Значит, там недоставало — и сейчас еще недостает — пропавшего из его вещей блокнота. — Он бегло улыбнулся. — У вас никаких догадок нет, Мэтью, где он может быть?
— Нет, сэр, — уверенно ответил Мэтью.
— Мне жаль это слышать — иначе было бы намного проще. А теперь придется его искать. И где же начинать? С убийцы? Вы не думаете, Мэтью, что блокнот мог взять убийца?
