— Комната как комната. — И показал на кресло: — Садитесь, пожалуйста.
И сам тоже сел — в кресло у письменного стола. Потер лоб основанием ладони, будто хотел прочистить мозги перед началом разговора.
Мэтью собрался уже произнести первую фразу, но Роберт его опередил. Глаза его все так же смотрели куда-то вдаль.
— Это вы нашли моего отца.
— Если точно, то нет. То есть я там был, но…
— Это новый выпуск?
— Да, новый. Хотите посмотреть?
Мэтью встал и положил «Уховертку» на письменный стол, потом вернулся на место.
Роберт пробежал статью о кончине своего отца. Выражение его лица не изменилось, осталось почти пустым, и только слегка сжатые губы выдавали печаль. Дочитав, он вернул газету Мэтью.
— Мистер Григсби мне сказал, что она должна сегодня выйти. Последний выпуск мне понравился. — Он глянул на Мэтью и снова отвел глаза. — Насколько мне известно, вчера ночью была еще одна жертва. Я слышал, как мать говорила об этом с мистером Лоллардом.
— С мистером Поллардом? Он был здесь сегодня утром?
— Он пришел за ней. Он наш адвокат.
— И она куда-то поехала с мистером Поллардом?
— В Сити-холл. Там ожидалось собрание, сказал мистер Поллард. О тавернах и насчет Указа о чистых улицах. Он и рассказал матери о мистере Осли. Думаю, именно поэтому лорд Корнбери хочет, чтобы таверны закрывались рано?
— Да.
— Мистер Поллард сказал моей матери, что она должна быть на этом собрании с ним. Он сказал, что ей следует надеть траурное платье — напомнить лорду Корнбери, что она тоже жертва, но желает, чтобы таверны города работали точно как раньше. Для нас это, как вы знаете, вопрос больших денег.
— Могу себе представить, — согласился Мэтью.
На столе лежали какие-то конверты и синий стеклянный шар пресс-папье. Подняв шар, Роберт стал смотреть в него, будто что-то хотел там найти.
— Мой отец много раз говорил, что нас обогащает каждая зажженная в таверне свеча, каждый выпитый стакан вина. Каждая треснувшая чашка или разбитая тарелка. — Он посмотрел на Мэтью поверх шара. — Так что, как видите, это куча денег.
— Не сомневаюсь, что за одни только субботние вечера набегает целое состояние.
— Но это и тяжелая работа, — продолжал Роберт, будто сам с собой. — Получить за товары лучшую цену. Иметь дело с поставщиками, следить, чтобы все шло как должно быть. Кое-что приходится возить морем, как вы знаете. Есть склады, которые надо ревизовать, бочки вина, которые следует инспектировать. Выбирать и приготовлять мясных животных — столько подробностей, и все надо помнить и все успевать. Это не то чтобы одним только пожеланием всего добиваться.
— Уж конечно, — поддакнул Мэтью, пытаясь понять, куда ведет дорога, на которую выехал Роберт.
Младший Деверик помолчал, вертя в руке пресс-папье.
— Мой отец, — сказал он, — был человеком действия. Который сам всего добился. Никто никогда ему ничего не давал. И он никогда не просил одолжений. Он все создавал сам. Правда, тут есть чем гордиться?
— И даже очень.
— И он был умен, — продолжал Роберт, и голос его стал как-то острее. — У него не было формального образования. Никакого. Он много раз говорил, что его образование получено на улицах и на рыночных площадях. Понимаете, он не знал собственного отца. А мать… он помнит тесную каморку и женщину, которая допилась до смерти. Нелегко ему все далось. Не сразу он стал «мистер Деверик». Но все это создал он. — Роберт кивнул, и глаза у него остекленели, как пресс-папье. — Да, мой отец был умным человеком. Я думаю, он был прав, когда сказал, что я для его дела не гожусь. Я вам не говорил?
— Нет, — ответил Мэтью.
— Он был прямой человек. Но нельзя сказать, чтобы недобрый. Просто… человек действия. Моя мать говорит, что такие люди — вымирающая порода. Вот видите — и мой отец мертв.
Быстрая и жуткая улыбка мелькнула на лице, но полные страдания глаза остались влажными.
А комната казалась Мэтью куда меньше, чем была несколько минут назад. У него было ощущение, будто какие-то призраки движутся среди панелей темного дерева, будто сводчатый потолок медленно снижается над ним и камин открывается шире, как эбеновая пасть. И свет из окон казался тусклее и дальше, чем был.
— Ох! — вдруг сказал Роберт, будто сам удивившись. Коснулся ладонью щеки, будто медленно сам себя по лицу шлепнул. — Я опять болтаю. Извините, я этого не хотел.
Мэтью промолчал, но момент самораскрытия у Роберта уже прошел. Юноша отложил синий шар, выпрямил спину в кресле, и с бледного лица на Мэтью глянули из покрасневших век изучающие глаза.
— Сэр? — На пороге стояла Гретль. — Я пы софетофала фам попросить этого посетителя ухотить прямо сейтшасс.
— Гретль, все в порядке. Все в порядке. И вообще я просто болтал, правда, мистер Корбетт?
— Мы просто разговаривали, — ответил Мэтью.
Гретль не удостоила его даже презрительным взглядом.
— Миссис Теферик не тафала мне посфоления…
— Моей матери дома нет! — перебил Роберт, и звук его голоса, взлетевший на последнем слове, заставил Мэтью вздрогнуть. На белых щеках заалели красные вихри. — Моего отца больше нет на свете, и когда матери нет дома, глава семьи — я! Это тебе понятно?
Гретль ничего не ответила — только смотрела на него бесстрастно.
— Оставь нас одних.
Голос Роберта звучал слабее, и голова поникла, будто предыдущий акт самоутверждения оставил его без сил.
Она едва заметно кивнула:
— Как скашете.
И удалилась в глубины дома, подобно блуждающему гневному призраку.
— Я не хотел создавать сложностей… — начал Мэтью.
— Вы не создаете сложностей! Я имею право принять посетителя, если мне так хочется! — Роберт спохватился и попытался подавить внезапный прилив гнева. — Извините. Вы должны меня понять, неделя выдалась ужасная.
— Я понимаю.
— И не обижайтесь на Гретль. Она уже многие годы у нас домоправительница и думает, что она здесь главная. Ну, может, так оно и есть. Но сегодня с утра мое имя все еще было Деверик, и это был мой дом. Так что — нет, вы не создаете сложностей.
Мэтью подумал, что сейчас, наверное, самое время представить Роберту свои вопросы — он боялся последствий, если вернется вдова Деверик и увидит его без «тосфоления». Начал он так:
— Я не займу у вас много времени. Знаю, что у вас грустное занятие сегодня, и многое следует обдумать, но я бы просил вас подумать вот о чем: можете ли вы указать какую бы то ни было связь между доктором Годвином, вашим отцом и Эбеном Осли?
— Нет, — ответил Роберт почти сразу. — Никакой.
