— Как, разве вы мне не поможете расспрашивать всех жителей Филадельфии?
— Я серьезно. Я вчера говорил, что сам будешь отдуваться. Когда миссис Герральд об этом услышит — что я позволил тебе согласиться на это задание, — она меня на полгода засадит точить карандаши тупым ножом. Так что я на эту дурацкую работу в Филадельфию не полезу.
— Мне показалось, — заметил Мэтью, одарив Грейтхауза ледяным взглядом, — что вы взяли их деньги без всякой неохоты. И вы мне теперь говорите, сэр, что после всех ваших хвастливых речей о крепости тела, ума и духа вы сдрейфили перед лицом трудностей?
— Одно дело трудности, другое — невозможность. И поосторожнее насчет «сдрейфил». Помни, с кем разговариваешь, мальчишка, я тебя мизинцем могу с лошади сшибить.
Мэтью не успел даже подумать, как развернул Данте поперек дороги перед конем Грейтхауза. Щеки у него горели огнем, сердце колотилось — он по горло был сыт тем блюдом, что Грейтхауз то и дело пихал ему в рот. Конь Грейтхауза захрапел и попятился, Данте не сдвинулся с места. Мэтью в седле кипел гневом.
— Ты что, сдурел крикнул Грейтхауз. — Из-за тебя моя лошадь чуть не…
— Придержите язык.
— Что?
— Я сказал, придержите язык.
— Ну-ну. — Грейтхауз натянуто усмехнулся. — Достали-таки мальчика.
— Не достали. Просто скажу вам, что я о вас думаю.
— Правда? Это выйдет забавно. Мне сойти с коня и приготовиться заплести тебя вокруг вон того дерева?
Мэтью почувствовал, что кураж уходит, и надо было говорить, пока здравый смысл не взял свое и не велел молчать.
— Вам сидеть и слушать. Если, когда я закончу, вы захотите меня заплести вокруг того дерева, так тому и быть. Не сомневаюсь, что вы это можете, как и сшибить меня с лошади мизинцем, как вы столь красноречиво выразились, но черт меня побери, если я позволю вам говорить со мной сверху вниз.
Грейтхауз прищурился:
— Что за моча тебе в голову ударила?
— У миссис Герральд была причина меня выбрать, и причина отличная. Я достаточно сообразителен, и за мной есть история, которая ее заинтриговала. И не просто достаточно сообразителен — я чертовски умен, мистер Грейтхауз. Может, умнее вас, и вы это знаете. Сейчас я не умею драться так хорошо, как вы, и с рапирой вообще ни черта не стою, и никаких попыток заказного убийства не предотвращал в последние полгода, но я спас женщину, которую хотели сжечь как ведьму, и я обличил убийцу и раскрыл заговор, который должен был уничтожить целый город. Мне кажется, это чего-то стоит. А вам как?
— Я полагаю…
— Я не закончил, — перебил его Мэтью, и Грейтхауз замолчал. — У меня нет ни вашего опыта, ни вашей физической силы, и никогда, быть может, не будет, но одного я от вас добьюсь, хотите вы того или нет: вашего уважения. И не за то, что стану таким, как вы хотите, а вот такой, какой я есть. Раз миссис Герральд доверяет моему суждению, то почему не должны и вы, когда я говорю вам, что могу выяснить, кто эта женщина из больницы? И не только могу, но думаю, и должен, потому что она что-то знает о смерти мистера Деверика, а может быть, и о Маскере.
— Тебе не кажется, что это натяжка?
— Я не узнаю, пока не исследую.
— Так давай исследуй! — Грейтхауз взмахнул рукой, и от этого взмаха Мэтью мог бы улететь за край света, если бы это был удар. — Какого черта мне переживать, что ты гоняешься за миражами и швыряешь деньги миссис Герральд?
— Это не ее деньги, — напомнил Мэтью. — Издержки оплачивают врачи.
Грейтхауз прищурился, обратив взор к солнцу — будто хотел выжечь у себя из глаз образ этого дурака. Потом сфокусировал внимание на Мэтью и сказал недружелюбно:
— Ладно. Теперь моя очередь говорить. Да, миссис Герральд в тебя верит. Больше, чем я, кстати, но это должно быть очевидно. В нашем деле ворочать мозгами — еще не все. Я знал несколько очень умных джентльменов, вошедших в глухой переулок в уверенности, что на том конце их ждет распахнутая дверь. Сейчас они лежат в могилах, и только червям польза от величины их мозгов. Опыт — да, опыт тут много дает, но есть еще одна штука, которой у тебя нет, и называется она инстинкт. Мне инстинкт подсказывает, что ты провалишься при попытке выяснить, кто эта женщина, и вреда при этом принесешь намного больше, чем пользы. Что до уважения, дорогой сэр Корбетт, то от меня его можно получить одним, и только одним образом: заслужить. Пусть ты сегодня на коне и в заоблачной выси, но должен тебе сказать, что земля — довольно жесткая штука, когда на нее упадешь.
— Но чтобы это понять, разве не должен я упасть?
— Да, но упасть хотя бы при какой-то возможности успеха.
Мэтью кивнул. Он решил не отводить взгляда под зловещим взором Грейтхауза.
— Я думаю, сэр, здесь нам придется согласиться о несогласии, потому что мне, вопреки вашему мнению, инстинкт подсказывает, что Королева связана и с Пеннфордом Девериком, и с Маскером, и я намереваюсь выяснить, что это за связь.
— А я думаю, что ее величество — выжившая из ума старуха, которую родственники убрали с глаз долой, чтобы слюни на стол не пускала.
— Это не все, — возразил Мэтью. — Далеко не все. Клейма мастера соструганы с мебели — значит, ее сюда поместили так, чтобы никто не знал. Мне это говорит о том, что клиент мистера Примма боится, как бы не открылось ее имя. С чего бы?
— Не знаю. Ты у нас тут старший следователь, ты меня и просвети.
— У людей, которые набрасывают занавес на свои действия, обычно бывает тайна, которую они скрывают. Вот мне и хотелось бы выяснить, что тут за тайна.
— Теперь ты от выяснения личностей перешел к выяснению гипотетических тайн.
— Можете назвать это инстинктом, — ответил Мэтью.
Грейтхауз фыркнул:
— Ну, знаешь! Ты своими подходами способен довести человека до безумия.
— У вас свои клинки, — сказал Мэтью, — у меня свои.
— Это да. — Грейтхауз оглядел Мэтью, на миг показалось, будто оценивая его заново, но тут же это выражение исчезло. — Тебе интересно будет узнать, что пока мы тут собачимся, дорога до Нью-Йорка не стала ни на милю короче.
Они поехали дальше. Данте теперь держался на нос впереди.
Облака разошлись и уплыли прочь, как туман, солнце набрало сил и било золотыми стрелами между деревьев, воздух гудел насекомыми, а птицы воспевали свою радость жизни в текущем веке. Путь прервался только один раз — в ожидании парома в Уихокене, поскольку на нью-йоркском берегу сломалось весло о топляк. Но рейс был выполнен, и Мэтью с Грейтхаузом свели наконец своих коней на грунт Манхэттена.
Грейтхауз сказал, что доложится миссис Герральд и через пару дней вернется в город — взять список землевладельцев на острове, который ему составляет магистрат Пауэрс, — пожелал Мэтью всего хорошего и двинулся в путь. В конюшне Мэтью отдал Данте — «Отличный конь, надеюсь брать его и дальше», — сказал он мистеру Вайнкупу и пошел домой вверх по Бродвею в свете угасающего дня. К долгим верховым поездкам он привык, поскольку с Пауэрсом приходилось много путешествовать, доставляя юридические документы или протоколируя дела, которые слушал магистрат в малых городах, но сегодня задница у него саднила. И трехдневная экскурсия в Филадельфию — не то, что сейчас его больше всего привлекало.
