— Правда чудесная погода для прогулок, мистер Корбетт?
— Просто воодушевляющая.
Мэтью чувствовал некоторую сырость под мышками. Девушка снова стала рисовать, и Мэтью увидел, что на бумаге получается очень приятный холмистый пейзаж пастбища. Рядом с Берри стояла коробочка, где лежали мелки разных оттенков.
— Кажется, я его все-таки еще не поймала, — сказала Берри.
— Кого не поймали?
— Дух этого места, — ответила она. — Всю эту энергию.
— Энергию?
— Силу природы. Вот, посмотрите на законченный.
Она подняла рисунок, показывая тот, что лежал под ним, и Мэтью показалось, что у него сейчас глаза заболят. На этот рисунок, в тот же пейзаж, что рисовала она сейчас, вторглись ярко-изумрудная зелень, светлая травяная зелень, полосы желтого и пятна оранжевого и красного огня. Это больше походило не на пасторальный пейзаж, а на изображение кузнечного горна изнутри. Это акт войны против Матери-Природы, подумал Мэтью и посмотрел на ту сторону реки — проверяя, что ничего там такого нету. И конечно же, не было. Мэтью не удержался от мысли: что бы добрый богобоязненный и ведьмобоязненный народ Фаунт-Ройяла подумал о такой картине и художнице, которая ее создала? Слава Богу, дурной художественный вкус не является признаком одержимости демоном, или Берри тут же повесили бы за ее синие чулки. «Я бы никому не стал это показывать», — чуть было не сказал он, но успел так прикусить язык, что чуть кровь не выступила.
— Это только набросок, конечно, — сказала она. — Когда получится правильно, перенесу на холст.
Но совсем промолчать он не мог.
— Вы знаете, я не вижу на том берегу ничего красного или оранжевого. Только зеленое… а, это было на восходе солнца?
Она опустила неоконченный рисунок, закрыв предыдущий, будто давая понять, что у Мэтью ума недостаточно, чтобы на него смотреть, и продолжала рисовать.
— Я не пытаюсь изобразить то, что есть, мистер Корбетт, — сказала девушка. — Я пытаюсь передать суть этого места. Вы не видите ни красного, ни оранжевого — то есть моей интерпретации творящего огня земли, — потому что смотрите только на пастбище.
— Ну да, — согласился он. — Это я и вижу перед собой — пастбище. Я что-то упускаю?
— Только ту стихию, которая работает в глубине под ним. Выплеск жизни и огня из сердца земли. Ну, почти как… скажем, огонь в кухонной плите. Или же…
— Кузнечный горн?
— О! — улыбнулась ему Берри. — Вот теперь до вас дошло.
Мэтью подумал, что не следовало бы ей говорить такие слова, как «сердце земли», если она не хочет уехать из города прямо в Бедлам, причем в смоле и в перьях. Но высказать эту мысль вслух помешали приличия.
— Я так понимаю, это современный стиль в живописи? Прямо из Лондона? — спросил он.
— О Боже, нет! Там на холстах сейчас сплошная серость и мрачность. Можно подумать, художники промывают кисти слезами. А портреты? Ну почему все хотят на портретах выглядеть тугожопыми кретинами?
Мэтью надо было собраться с мыслями после этой вспышки.
— Ну, — предположил он, — быть может, потому что они и есть тугожопые кретины?
Берри глянула на него, и на этот раз позволила солнцу коснуться собственного лица. Синие глаза, ясные как алмазы и — возможно — столь же режущие, несколько секунд с неподдельным интересом оценивали собеседника. Потом она опустила голову, и снова заработал карандаш.
Мэтью прокашлялся перед тем, как спросить:
— А могу я узнать, почему вы выбрали именно этот пирс? Мне показалось, что может в любой момент рухнуть.
— Может, — согласилась она. — И потому я не думала, что у кого-нибудь хватит дури прийти сюда и мне помешать.
— Извините, что помешал, — слегка поклонился Мэтью. — Оставляю вас вашей печи.
Он повернулся и собрался повторить свой опасный путь по шатким доскам в обратную сторону, и тут Берри сказала очень спокойно и обыденно:
— Я знаю, о чем вас просил мой дедушка. Да-да, он знает, что я знаю, но не прислушивается к моей… скажем, интуиции. Он хочет, чтобы вы за мной надзирали, да? Охраняли меня от бед?
— Не совсем так.
— А как совсем?
Берри отложила карандаш и полностью переключила внимание на Мэтью.
— Он попросил немного вас поопекать. Помочь вписаться в местное общество. — Ее хитрая улыбка начинала его раздражать. — Пусть Нью-Йорк не Лондон, но свои под водные камни есть и здесь. Ваш дед просто хочет, чтобы вы на них не наткнулись.
— Понимаю. — Она кивнула и наклонила голову в сторону, солнце блеснуло на рыжих локонах, упавших на плечо. — Вам следует знать, мистер Корбетт, что вас подставляют. Еще до моего отъезда из Англии отцу пришло письмо от деда, чтобы он не беспокоился, потому что дед дал клятву найти мне мужа. Вот вы, сэр, очень похоже, и есть кандидат в женихи.
Мэтью широко улыбнулся в ответ на эту чушь, но лицо Берри осталось абсолютно серьезно, Мэтью тоже перестал улыбаться.
— Но это же смешно!
— Рада, что мы придерживаемся по этому поводу единого мнения.
— Я вообще не собираюсь жениться на ком бы то ни было в ближайшее время!
— А я до того, как выйти замуж, хочу зарабатывать себе на жизнь искусством.
«Нищая старая дева до конца жизни», — подумал Мэтью.
— Но ведь ваша профессия учительницы для вас тоже важна?
— Разумеется. Я считаю себя хорошей учительницей, и я люблю детей. Но меня призывает искусство.
«Полуночным воплем голодного кота», — сказал про себя Мэтью, но внешне даже не изменился в лице.
— Обещаю вам, что сегодня же поговорю с вашим дедом начистоту. Он меня все обхаживал, чтобы я поселился в молочной, и теперь понятно зачем.
Берри встала — при ее росте ее глаза оказались почти вровень с его.
— Не надо так спешить, мистер Корбетт, — сказала она шелковым голосом. — Если дедушка поставит только на вас, он не будет подсовывать мне целую череду надоедливых дебилов, у которых представление о счастливом будущем — мягкое кресло да услужливая горничная. Так что если вы ему подыграете, то сделаете мне одолжение.
— Правда? И что я от этого получу? Темницу с земляным полом?
— Я же не говорю, что вам придется меня — как это вы сказали, опекать, — какое-то долгое время. Где-нибудь с месяц, этого должно хватить, чтобы я сумела втемяшить… — Она осеклась и нашла более точное выражение: — Внушить дедушке, насколько важна для меня свобода. И тот факт, что я сама себе найду молодого человека, когда сочту нужным.
— Месяц? — От одного этого слова у Мэтью стало противно во рту. — С тем же успехом я бы его провел в тюрьме. Там хотя бы окна есть в камерах.
— Ну хотя бы подумайте над моей просьбой. Подумаете? Я буду у вас в долгу.
