Их родители — лютеране, республиканцы, члены многочисленных клубов — не пытались переделать Мэтью, может быть, полагая, что жизнь сделает это сама, без их помощи, а может быть, потому, что были просто не готовы расстаться с представлением, что их старший сын — вундеркинд, чьи сумбурные и не всегда объяснимые увлечения рано или поздно обязательно обеспечат ему хорошо оплачиваемую работу с завидными перспективами карьерного роста. Их мать, красивая крупная женщина с тяжелым подбородком, была чистокровной шведкой. Больше всего на свете она боялась, что ее обманут, а именно это, по ее глубочайшему убеждению, и было на уме почти у всех окружающих. Их отец, тоже красивый, хотя и несколько невыразительной красотой, с оттенком незавершенности и небольшой примесью финской крови, так и не смог до конца привыкнуть к свалившемуся на него счастью в браке и жил, как бедный родственник, в свободной комнате. Вполне вероятно, что мать решила, что двое здоровых и, в целом, не проблемных сыновей — это то, с чем ее никому обмануть не удастся, а отец просто пошел у нее на поводу. Так или иначе, они предоставили Мэтью полную свободу, не устроили никакого скандала, когда он начал ходить в школу в никерсах и поддержали его, когда он заявил о своем желании заниматься фигурным катанием.
Таким образом, роль мучителя досталась Питеру.
Вообще говоря, Питер был лишен бодрой неутомимости подлинного садиста, да и те чувства, которые он испытывал к Мэтью, нельзя было назвать ненавистью в чистом виде. Хотя, конечно, большую часть детства он провел с малоприятным ощущением своего несоответствия недостижимому идеалу. Его любили, но он не мог в шесть лет читать вслух из родительского "Собрания стихотворений" Огдена Нэша, а в семь лет не сочинял музыкальную пьесу "Человек за бортом", не ставил ее и не играл в ней главную роль, заставляя мать сгибаться пополам от хохота. Все невесть как залетевшие в их дом атомы эксцентричности и творческого горения достались Мэтью; собственно, был Мэтью и все остальное: мебель из темного дерева, тикающие часы, коллекция старинных чугунных копилок, которую мать начала собирать еще до знакомства со своим будущим мужем.
Но, конечно, самым неприятным для Питера было нежное, ничем не замутненное отношение к нему самого Мэтью, для которого он — Питер — похоже, был чем-то вроде милого домашнего зверька, поддающегося дрессировке, хотя и в определенных пределах. Собаку можно научить сидеть, приносить палку, идти рядом с хозяином, но глупо было бы учить ее играть в шахматы. Когда Питер был совсем маленьким, Мэтью без конца сам сочинял для него всякие изысканные наряды и устраивал дефиле. Питер этого не помнит, но остались фотографии: маленький Питер в костюме пчелы и защитных очках с усиками-антенками; Питер в тоге, сшитой из наволочки, с венком из плюща, сползшем на глаза. Когда Питер немного подрос (некоторые обрывочные воспоминания об этом времени у него сохранились), Мэтью придумал ему образ-маску: слуга Джайлз, которому, несмотря на его невысокое происхождение, была уготована совсем неплохая жизнь при условии добросовестного выполнения им своих обязанностей, в кои входило поддержание порядка в их общей комнате, помощь матери по дому и исполнение поручений Мэтью.
Самым чудовищным было то, что Питеру в общем-то нравилось быть Джайлзом. Ему было приятно соответствовать скромным ожиданиям. Он испытывал безыскусное удовлетворение и на самом деле верил, что преуспеет (в чем именно?), если будет послушно и весело исполнять то, что ему велят. Больше того, хотя точно он этого не помнит, не исключено, что слуга Джайлз был его собственным изобретением.
Наверное, только лет в семь он вполне осознал, что стоит на самой последней ступеньке в их семейной иерархии. Он был надежным, довольно хорошим, обыкновенным мальчиком.
Спонтанное покушение на жизнь Мэтью состоялось в ясный, пронзительно-холодный мартовский день. Питер сидел на корточках на их потемневшем от зимнего загара патио, являя собой крохотную фигурку в красной шотландской курточке под льдисто-голубым небом. Он без спросу взял из гаража одну из отцовских отверток, чтобы самостоятельно приготовить подарок на день рождения матери: скворечник из набора "Сделай сам". Несмотря на воодушевление, на душе у него было неспокойно. Его терзали опасения, что мама не слишком обрадуется скворечнику (она никогда не выказывала особого интереса к птицам). Но, зайдя с отцом в магазин, где продавались разные интересные штуки для всякого рода хобби, и увидев коробку, на которой был изображен идеальный домик с остроконечной крышей и радостно вьющиеся над ним в бледно-бирюзовом небе кардиналы, дрозды и зяблики, Питер замер, как громом пораженный. Эта картинка показалась ему каким-то райским видением, и он пришел в восторг от одной мысли, что сможет подарить матери этот кусочек совершенства и что в некоем невыразимом, но безусловном смысле это изменит их обоих: он превратится в сына, способного угадать тайное желание матери, а она и вправду станет той женщиной, которая всю жизнь мечтала именно о таком подарке. Отец нахмурился, прочитав на коробке, что поделка рассчитана на детей старше десяти лет и, в качестве условия покупки, вырвал у Питера клятвенное обещание, что они будут собирать скворечник вместе.
Оставшись дома один, Питер, естественно, сразу же забыл о своей клятве. Ему было просто необходимо создать что-нибудь прекрасное, причем собственными руками. Мать расплачется от радости, а отец одобрительно кивнет — наш младший смышлен не по годам.
Стенки скворечника оказались изготовлены из унылого тускло-коричневого фибрового картона. К ним прилагались серебристые шурупы (в требуемом количестве), бледно-салатовый листок с инструкцией по сборке и — почему-то это выглядело особенно удручающим — маленький целлофановый пакетик с птичьим кормом.
Сидя на корточках перед разложенными на каменном полу деталями, Питер стремился сохранить остатки оптимизма. Он выкрасит скворечник в какой-нибудь невероятно прекрасный цвет. Может быть, даже наклеит на него картинки с изображением птиц. Но в ту конкретную минуту все эти треугольники и прямоугольники, предназначенные стать, соответственно, крышей, полом и стенками, выглядели настолько безнадежно, что он едва поборол в себе желание все бросить, вернуться в дом и залезть с головой под одеяло. Этот грязно-песочный цвет фибрового картона был, казалось, цветом самой безысходности.
Но, хочешь не хочешь, а надо было приступать к сборке. Питер приладил треугольник крыши к прямоугольнику стены, вставил шуруп в готовую дырочку и начал закручивать.
— Что ты делаешь? — донеслось у него из-за спины. Знакомый голос с легким отзвуком оксфордского акцента.
Не может быть, ведь дома никого не было.
— А ты почему здесь? — спросил Питер, не поднимая глаз.
— Миссис Флетчер заболела. Что ты делаешь?
— Это сюрприз.
Он оглянулся на Мэтью. От холода лицо Мэтью раскраснелось и пылало, как у ангелов на картинах. Он был в ярко-зеленом шарфе, повязанном узлом вокруг шеи.
— Это подарок маме? — спросил он.
— Не знаю еще.
Питер отвернулся и снова уставился на разложенные перед ним детали. Мэтью подошел поближе и, наклонившись, заглянул ему через плечо.
