— Как прошло? — спрашивает Питер.
Черт! Он же ей так ни разу и не позвонил за целый день. Впрочем, она ему тоже не звонила.
— Неплохо, — отвечает она и уходит на кухню готовить их вечерний мартини. Она еще не переоделась. Да, все-таки она вернулась к первому варианту: узкая темная юбка и коричневый кашемировый свитер.
— Мне кажется, он сделает нам предложение и, скорее всего, мы его примем.
Питер по привычке начинает раздеваться в гостиной: разувается, стаскивает пиджак и оставляет его на спинке дивана.
Минуточку!
— Миззи дома? — спрашивает он.
Она бросает кубики льда в шейкер. Мелодичный, уютный звук.
— Нет. Он ужинает в городе с какой-то старой знакомой.
— Нас это тревожит?
— Нас немного тревожит все, что с ним связано. Он какой-то странный в этот приезд.
Он опять употребляет наркотики, Ребекка. Питер Харрис, скажи жене, что ее младший брат употребляет наркотики. Сделай это прямо сейчас.
— Страннее, чем обычно?
— Трудно сказать.
Она наливает в шейкер водку и вермут. Последнее время они пристрастились к вермуту — перешли на настоящий мартини в стилистике пятидесятых.
— Он оставил мне сообщение на автоответчике, — говорит она, — что ужинает со своей старой подружкой и вернется не поздно.
— В этом нет ничего подозрительного.
— Я понимаю. И все-таки не могу не думать, что эта "старая знакомая" на самом деле, ну, ты понимаешь, кто. Но, наверное, нужно просто запретить себе такие мысли, как ты считаешь?
— Да, наверное.
— С Би я тоже была такой?
— Би не употребляла наркотики.
— А ты в этом уверен? Ты уверен, что мы все знали?
— Ну, во всяком случае, Би жива-здорова. И, похоже, у нее все нормально.
— Да, она жива-здорова, и я каждый день молюсь, чтобы у нее было все нормально.
— Еще нормальнее?
— Угу.
Ребекка трясет шейкер и на время превращается в ухватистую богиню из какой-нибудь придорожной забегаловки. Ей бы еще сменить наряд, но даже сейчас, ты только взгляни на нее, на эту грубоватую уверенность, на то, как ловко она управляется с шейкером, представь, как она могла бы завести тебя в какую-нибудь боковую комнатку и трахнуть прямо на ящиках с пивом бездушно-страстно и потрясающе умело, а после, когда вы оба кончите, как ни в чем не бывало, вернуться за стойку и, бойко подмигнув, сообщить, что следующая кружка за счет заведения.
Она наливает мартини в бокалы на длинных ножках. Питер, расстегивая рубашку, входит на кухню.
— Знаешь, чем еще меня Миззи так бесит?
— Мм?
— Тем, что последние пять минут я говорю исключительно о нем. И до сих пор ни слова не сказала о сделке.
— Расскажи.
Он берет бокал. Они чокаются, отпивают мартини. Бог ты мой, как же это вкусно!
— Во-первых, этот Джек Рат звучал по телефону значительно лучше, чем мы ожидали. Я понимаю, что это ужасно, но, боюсь, мы все думали, что он будет говорить примерно как Джон Хьюстон в "Чайнатауне".
— А он?
— А он говорил внятно и разумно как человек, который жил в Нью-Йорке, Лондоне, Цюрихе, на Юпитере, а теперь вернулся в свой родной Биллингс, Монтана.
— Потому что?
— Потому что там красиво и люди добрые, а его мама начала появляться на публике в трех шляпках.
— Убедительно.
— Он, правда, звучал очень убедительно. Мне приходилось напоминать себе, что почти все всегда врут.
— Известно, почему он хочет купить журнал?
— Он хочет, чтобы, несмотря на удаленность, Биллингс стал уважаемым центром культуры.
Так, так…
— И, следовательно, — говорит Питер, — дай-ка я угадаю, управление журналом должно будет осуществляться из Биллингса.
— Нет. Ничего подобного он не говорил. Я уверена, что он понимает, что это невозможно. Нет. В обмен на свою финансовую поддержку он просит только, чтобы мы консультировали его по вопросам искусства и, ну, как бы… помогли ему организовать культурную жизнь…
Она опасливо смотрит на Питера. Пожалуйста, удержись от сарказма.
— И с чего бы он хотел, чтобы вы начали?
— Это вопрос, не так ли? — Она сосредоточенна и спокойна, очевидно, пытаясь таким образом заставить и его проявить сдержанность, потому что знает — не может не знать — его отношение к самой идее "организации культурной жизни" в Биллингсе или где бы то ни было еще. Ко всем этим проектам, ко всему этому корпоративному рвению. Разве культурная жизнь не должна возникать сама собой?
Но сегодня вечером Ребекка явно не хочет спора.
— Это не может быть кинофестиваль или биеннале. Тут нужно что-то другое. По-моему, это интересная творческая задача. Мы все решили отнестись к этому как к "интересной творческой задаче".
Питер смеется, Ребекка тоже. Они оба радостно отхлебывают мартини.
— По-моему, это не очень большая цена, как тебе кажется?
— Согласен.
— Ты был в мастерской у этого парня?
— Да. Хорошая работа.
— Хорошая?
— Давай закажем что-нибудь на ужин, я умираю с голоду.
— Китайское или тайское?
— Выбирай.
— О'кей. Китайское.
— Почему не тайское?
— Иди к черту.
Она нажимает кнопку быстрого набора на мобильном, делает заказ. Все как обычно: цыпленок с имбирем, королевские креветки в фасолевом соусе, жареная стручковая фасоль, коричневый рис.
— Значит, ты говоришь, — переспрашивает она, сделав заказ, — хорошая?
— Не просто хорошая. Замечательная. Фотография этого не передает. В действительности она намного лучше.
Питер расстегивает брюки и дает им упасть на пол. Он подберет их потом, не то, чтобы он ждал, что это сделает за него жена, но ему приятно на какое-то время просто оставить их валяться на полу. Он и так слишком аккуратный — он теперь носит белые трусы (крохотное, почти незаметное желтоватое пятнышко мочи).
— Ты думаешь, Кэрол Поттер ее купит? — спрашивает Ребекка.
— Я бы не удивился. По-моему, купит. Мне кажется, Грофф — не однодневка.
— Питер…
— Угу…
— Не важно…
— Так нельзя.
Она отпивает мартини, замирает, вздыхает, делает еще глоток. Она думает, что сказать, верно? Интересно, это то, что она собиралась сказать или что-то другое?
