Во-вторых, я, видимо, оказался не на той стороне границы. Я сидел не за «его» столиком. Если дело в этом, куда в таком случае подевался второй официант (грохнулся с подиума, что ли?), ибо больше никто и не пытался обслужить полуэтаж. А от моего официанта, разумеется, не стоило требовать никаких объяснений.
Ну да ладно. Такое случается как с парижанами, так и с приезжими. Порой в этих модных забегаловках ничего не поймешь. Да и не стоит. Единственный выход – это рассмеяться и уйти. В Париже полно кафе, где вас обслужат.
Данный пример конечно же крайность. Гораздо чаще вам придется дожидаться, пока продавщицы перемоют кости своему начальству. В этом случае, если вам действительно необходима та вещь, которую здесь продают, следует вмешаться в разговор, весело, но настойчиво сказав
bonjour, что в переводе с французского означает: «Вы собираетесь меня обслужить, а?»
Главное – не раздражаться. И это становится особенно важно, когда вы добираетесь до…
Второй уровень
Просто скажите «non»
Когда во Франции девушка говорит «нет», она часто подразумевает «да». Как, в сущности, и парень. Нет, я не утверждаю, будто они жаждут быть изнасилованными. Хотя иногда хорошее обслуживание доставляет почти такое же удовлетворение, как и несогласованный секс.
Вот принцип действия французского правила «„нет“ равняется „да“».
Я осматривал в Реймсе винные погреба, и мне не хотелось уезжать из этого города, не побывав в Поммерской винодельне, самой замечательной из них. Однако дело происходило в воскресный полдень, а мой поезд уходил в пять часов вечера, да и экскурсию я еще не заказал.
Я позвонил в Поммери и осведомился, когда начнется следующая экскурсия.
– О, на экскурсии до четырех сорока пяти все билеты уже раскуплены, – сообщила мне сотрудница.
– Что, у вас действительно не осталось ни одного места?
– Нет, извините. У нас все забронировано.
Будь на моем месте нерешительный человек, после этих слов он, вероятно, повесил бы трубку и оставил бедную женщину в покое. Однако я уже стреляный воробей.
– Мой поезд отправляется в пять, – сказал я, – так что в четыре сорок пять будет слишком поздно.
– Хорошо, – ответила сотрудница, – два тридцать подойдет?
– Великолепно, – произнес я и сделал заказ. Не было никакого смысла вступать в абстрактный, резонерский разговор и требовать у нее отчета, почему она не сразу предложила мне билет на экскурсию в два тридцать. Я получил то, что хотел, а как – кому какое дело?
Относительно недавно со мной произошел еще один подобный случай, и я на сей раз, должно быть, лучше усвоил правила игры, поскольку результат был еще более потрясающим.
Я возвращался из Ланьона в Париж, впервые воспользовавшись местным поездом и затем пересев в Сен-Бриёке на TGV. Было 6 февраля.
В Ланьоне я пробил свой билет на
composteur
[295]
и сел на местный поезд. Когда я садился, кондуктор,
contrôleur, сказал мне, что на моем билете неверно указана дата: 10 февраля вместо шестое. Это была не моя вина, так как, покупая билет, я сказал кассиру на лионском вокзале, что хочу вернуться в понедельник, а он поставил не то число. Впрочем,
contrôleurэто было доказывать бесполезно, поскольку он заявил мне, что я виноват в том, что не проверил дату на билете. Вполне резонное, по-моему, замечание.
– На этом поезде к вам придираться не станут, так как здесь места заранее не продают, однако вам придется поменять билет, прежде чем вы пересядете на TGV: там только бронированные места. Сделать это можно на станции в Сен-Бриёке, – посоветовал он, нисколько не задумываясь над тем, что на то, чтобы найти билетную кассу, отстоять очередь, получить сдачу и успеть запрыгнуть на свой поезд, у меня будет всего пятнадцать минут.
Когда поезд подошел к Сен-Бриёку, я первым спрыгнул на перрон, тотчас бросился к кассе, где в очереди стояли три или четыре человека, причем она была огорожена барьерами, и поэтому кучи-малы, которую здесь можно было наблюдать еще пару лет назад, не оказалось. Это меня весьма обнадежило.
Когда подошла моя очередь (оставалось еще десять минут), я обратился к кассирше, моложавой женщине, которая, видимо, умела ладить с окружающими и не собиралась никому доказывать, какое наш мир жестокое место. Что было большим облегчением.
–
Bonjour, – весело, как обычно, поздоровался я.
–
Bonjour, – ответила она с некоторым недоверием, внушенным ей моей доброжелательностью.
Итак, воспользовавшись примером из первой главы (тогда еще не написанной) настоящей книги, я взвалил всю вину на себя.
– Я ошибся, когда брал билет. Мне дали билет на
dix février
[296]
вместо
six février
[297]
, – сказал я и вручил билет ей. Она просмотрела – крайне, на мой взгляд, медленно – все данные на нем: время прибытия и отбытия местного поезда и TGV, номер купе и места, а также неправильную дату.
– Я не имею права поменять вам билет, поскольку вы уже проделали по нему часть пути, – наконец произнесла она.
– Но ведь на TGV мне только предстоит сесть.
– Да, но вы
прокомпостировалибилет. Я не могу поменять его на другой.
Это был, как я сознавал,
moment critique
[298]
. Женщина поджала губы и положила билет перед собой, словно не будучи в силах дольше держать его в руке. Если бы я смалодушничал и взял билет, я бы проиграл.
– Да, я прокомпостировал его до того, как сел на поезд в Ланьоне, – проговорил я, подвигая к ней на миллиметр билет, – потому что не знал, что на нем стоит не то число. Ошибку заметил
contrôleur.
– Вам, когда вы приобретали билет, следовало проверить дату.
– Да, вы правы, но я не думал, что кассир даст мне билет с неверным числом. Я не понимаю, как это могло случиться. Ведь я уже давно рассчитал, что вернусь сегодня. Быть может, вместо «
six» я сказал «
dix».
Мы зашли в тупик. Впрочем, мы мило, с уклоном в философию, поговорили о природе моей ошибки и о работе французских железнодорожных касс. Но главное – я нашел, что возразить, не в агрессивной манере, на то, что сказала она. Я явно не намеревался сдаваться и уходить или покупать новый билет.
– Я посмотрю, что можно будет сделать, – сказала она и куда-то ушла со злосчастным билетом.
