Прощаясь, Анна сказала:
– Ступай и реши, как ты хочешь поступать дальше. Не забудь и о том, как ты должен поступать, это важно потому что ты – это ты, но об этом думай во вторую очередь. Что бы ты ни решил, я возражать не стану.
И как прикажете увязать эту тираду с официальным делом?
Поставив «ТБД» на обычное место, Ричард с некоторыми затруднениями вылез из него и точно во сне добрел до входной двери. Добредя, он немного постоял в надежде упасть замертво или как минимум утратить рассудок. Поскольку ничего такого не произошло, он, с дорожной сумкой в руке, шагнул внутрь.
Едва он прикрыл входную дверь, как открылась та, которая вела в гостиную, и из нее вышел мужчина, которого Ричард никогда раньше не видел. Ричард подумал, что за последнее время больно уж часто ему попадаются мужчины, которых он никогда раньше не видел. А вот его этот мужчина, судя по всему, раньше все-таки видел, потому что посмотрел ему в глаза и проговорил: «Здравствуйте, Ричард», причем Ричард вынужден был признать, что голос его он когда-то слышал, и сравнительно недавно. Он продолжал размышлять об этом, когда незнакомец добавил: «Проходите сюда, пожалуйста». Ричард разглядел, что это довольно симпатичный незнакомец лет сорока, одетый, словно для какого-то спектакля, в темный костюм, светлую сорочку и галстук.
Первое, что бросилось Ричарду в глаза в гостиной, – это исчезновение головоломки, ее явно упаковали в крикливую картонную коробку, стоявшую теперь на столике; исчезли и шахматные фигуры, а доска была сложена. В следующую секунду он обнаружил в комнате Пэт Добс и уже начал расплываться в дружелюбной улыбке, когда заметил, что она выглядит не столь дружелюбно, как можно было бы надеяться. Возможно, дело было в том, что она по-новому зачесала волосы.
– Ну, – сказала она, – ты ведь помнишь Гарри?
– Да, еще бы. – Теперь-то Ричард вспомнил все подробности, в том числе и то, что после последнего телефонного разговора так и не разобрался, кем Гарри его считает, душевнобольным или недоумком. В данный момент ни тем ни другим, если судить по его опущенным глазам и скорбному выражению, скорее собратом мужиком, попавшим в хреновое положение.
Насколько хреново это самое положение, он понял с особой отчетливостью, когда Пэт осведомилась:
– Ты даже не хочешь знать, где сейчас Корделия?
– Ну, я как раз собирался…
– Она наверху, – проговорила Пэт выспренне, словно речь шла о каком-то совершенно неподобающем месте, – Она ужасно расстроена.
«Почему ты так думаешь?» – этот вопрос так и вертелся у Ричарда на языке, но вместо этого он спросил, довольно неуклюже, как понял на полуфразе:
– Ничего, если я присяду ненадолго?
– Господи Боже мой, да ведь это твой… – Пэт осеклась.
– Да, на самом-то деле никакой этот дом, к чертям, не мой, верно? Ладно, ближе к делу, зачем вы меня сюда затащили, если мое место – наверху, или мой долг – быть наверху, или я должен как можно скорее…
– Не надо на меня так смотреть, – отговорился Гарри. – Я просто передал вам то, что мне велели. Слушайте, вы тут разбирайтесь, а я пошел в паб. Здесь, кажется, был один неподалеку, если только его не переделали в индийский ресторан. В здешних краях оно сплошь и рядом случается, верно?
– По-моему, тебе пора на работу. – Обращаясь к мужу, Пэт не сводила глаз с Ричарда, словно боялась, что он попытается сбежать, не получив своей доли сполна. – Совсем недавно тебя было оттуда не вытащить.
– Так то недавно. А теперь у меня уже десять минут как обеденный перерыв.
– Сиди где сидишь. – Внезапно размякнув, Пэт добавила: – Лучше потом отведи меня куда-нибудь пообедать.
Еще раз смущенно мотнув головой в сторону Ричарда, Гарри пробрался к столу и принялся рассматривать коробку с головоломкой.
Пэт усадила Ричарда на стул.
– Можно продолжать?
– Продолжать? Ну, давай продолжим, только позволь тебе напомнить, что, когда мы с тобой в последний раз беседовали, ты уговаривала меня форсировать мои отношения с Анной. Почему же и откуда теперь такое неодобрение? И не надо говорить, что мне это почудилось.
– А, понятно. – На Пэт был сильно модернизированный костюм лесника, который отлично подошел бы для развеселой телевизионной байки о Робине Гуде. – Ну, кое-что тебе наверняка почудилось. Но не все. Кроме того, ты, наверное, помнишь, как говорил мне, что тебя сильно смущают Аннины стихи и что ты считаешь их никуда не годными. До такой степени, что они представляют собой определенное препятствие, не знаю уж для чего и почему. Судя по всему, за последние дни они стали гораздо лучше? Или это больше не имеет значения? Или просто весь мир перевернулся?
– Если хочешь, я могу…
– Еще, припоминаю, мы говорили о честности. Так вот, ты волен поступать как тебе заблагорассудится с этой твоей Анной и с кем угодно, у нас свободная страна, но если тебе вдруг пришло в голову провалиться сквозь землю, изволь об этом предупреждать. Оставь записку. Вернусь в пятницу, в таком духе. В противном случае люди за тебя переживают. Всякие разные люди.
Ричард об этом уже подумал и сам себя упрекнул, но то, что этот разговор завели именно сейчас, вывело его из равновесия. С какой радости он обязан проглатывать добавочную порцию жути, пусть даже и вполне заслуженную, еще перед тем, как ему выдадут основную?
– Слушай, Пэт, – начал он, – я крайне признателен, что ты приехала и все такое, но почему бы тебе не пойти отсюда на фиг. Корделия измывается над тобой как умеет, я никак не могу взять в толк, почему ты снова и снова на это напрашиваешься, я прекрасно знаю, что ты о ней думаешь, видел по твоему выражению и поведению, ты считаешь ее стервой, и если она получит пинка под зад или дубиной по шее – то так ей, собаке, и надо, да, не спорь, так почему же ты не только злишься из-за того, что случилось, но еще и впадаешь в праведное негодование? Брось, ты сердишься вовсе не из-за того, как именно оно случилось, хотя, нет, из-за этого тоже, и ты совершенно права, но вот с чем ты не можешь примириться, так это с тем… что оно вообще случилось. Между прочим, она сама первая как сквозь землю провалилась, именно как сквозь землю, я понятия не имел, где она и что, живая или мертвая, – хотя об этом, надо полагать, тебе не поведали?
Гарри, не произнеся ни слова, во все продолжение этого монолога изображал хор, подпрыгивая и выпуская из затылка незримый пар, чтобы выразить всю полноту своего согласия, несколько приутихшую, когда дошло до праведного негодования, и рассыпавшуюся в мелких, успокоительных жестах, едва он представил себе, как туго ему придется за обедом, ведь супруга неминуемо начнет распекать его за принадлежность к тому же полу, что и субъект, произнесший две-три последние фразы. Он даже сурово посмотрел на Ричарда, но уже далеко не как на умственно отсталого/недоумка.
Пэт, в свою очередь, видимо, услышала даже больше, чем ей следовало бы.
