В развалюхе, куда нас засунули (этого тоже девочки мне никогда не простят!) стоял собачий холод. Вино мы, конечно, купили; из-за отсутствия другой посуды налили в бачок, который нашли в сенях, поставили на огонь и стали варить глинтвейн. У нас не было ни лимона, ни корицы, древняя штата горела кое-как, и все же мы согрелись. Утром бригадир обещал привести плиту в порядок. Но ока, по-видимому, не понадобится, потому что выглянуло солнышко. Значит, метеорология все-таки наука!
— Ну что, зароемся в сено, чтобы не сгореть на солнце? — спросила Ивета, подойдя к стогу.
Нам велели его подровнять. Девочки винили меня в том, что я их привезла сюда в холод, что заставили их жить в сарае, а клубнику давно уже собрали и мы оказались совершенно не нужны. Чтобы оправдаться, руководители быстренько придумали новую задачу. И очень глупо. Стог был гигантский.
На меня никто больше не обращал внимания. Девочки зарылись в сено. К запаху привыкаешь быстро. Привыкаешь и к тому, что при каждом неосторожном движении сено попадает и под свитер, и в джинсы, да еще колется. Особенно неприятно колется в ботинках. К тому же першит в горле и хочется кашлять. Все равно у меня было желание скрыться куда-нибудь поглубже после вчерашней игры…
Когда мы пили глинтвейн, Ивета предложила во что-нибудь сыграть.
— Только не в шарады! — сказала Мадла, уставилась в потолок и надела свои наушники.
Картежницы со значением постучали себя по лбу. Ухо не схватилась за книгу, но предложила рассказать содержание одного из самых сенсационных бестселлеров.
— Только не это!! — заорала я, и ко мне присоединилась Габива.
— Нет, я предлагаю более интеллигентную игру, — объяснила Ивета. — Пусть каждая скажет все, что она думает. Давайте скажем друг о друге правду. Это бы и Дуде понравилось, — добавила она, взглянув на меня с триумфом.
Я пожала плечами.
— Это что, своего рода психотренинг? — Не доверяла я таким выдумкам.
— Ну, например, если бы меня спросили, я бы сказала, что Тане не мешает почаще умываться… — Дулина не договорила: Таня бросилась на нее и стала душить.
— Нет, не так, — продолжала Ивета. — Мнение надо писать, естественно, анонимно. — Подозрительна мне была ее настойчивость. Совершенно не в ее характере. Однако Ивету любят больше, чем меня.
— Ты что, перед отъездом разговаривала с Дудой? — спросила я.
Она таинственно молчала. И выиграла. Все смотрели на нее с напряженным интересом. А я сидела как на иголках. Что бы это могло значить? Почему Дуда не доверился мне? Ну, если это он придумал…
— Ответы записывайте под номерами. Вопросы не пишите: я их буду говорить вслух. На каждую отдельный листок.
— Что мы, идиоты? — возмутилась Павла.
— Сейчас узнаешь, — рассмеялась Пимча. Ивета начала диктовать:
— Имя.
— Ты же сказала, что анонимно, — протянула Таня.
— Ты что, глупая? Имя того, о ком будешь писать. Только от тебя зависит, кто будет первой счастливицей.
— Интересно, что же это за аноним, если все знают, что я пишу с наклоном влево? — сказала Габина.
— А у меня буквы острые, — поддержала ее Шарка.
— Если бы вы читали детективы, вы бы знали, что печатные буквы выглядят иначе, — высокомерно проговорила Ухо.
— Ну, диктуй, что ли, — потребовала Мадла и снова потянулась к только что отложенным наушникам.
Вопросы были ординарные, как это бывает при подобном анкетировании. Нет, Дуда тут ни при чем. Что это Ивета выдумала? Неужели тренер считает, что нам полезно знать, что мы думаем друг о друге? Или это хочет узнать кто-то другой? Такой, например, вопрос: «Почему я не хочу быть на нее похожей?» В самом деле, почему, например, я не хочу быть похожей на Пимчу? Мне ничего не приходит в голову, только то, что она метит на мое место. Но тогда поймут, что это писала я. Может быть, Пимча слишком ограниченная. И это правда. С Иветой, конечно, проще, она не высокомерна, но слишком поверхностна и в своих клоунадах часто переходит границы дозволенного. А потом она слишком уверена, что благодаря своей веселой мамочке она все, что захочет, получит на тарелочке. Дулина всегда держит нос по ветру. Ей все равно, что защищать: принципиальный вопрос или чью-то блажь. А чаще всего она вообще не знает, что хорошо, а что плохо. Нет, пожалуй, напишу, что она нерешительна…
Потом Ивета собрала листочки, разложила их по алфавиту и начала читать. Некоторые высказывания были очень смешными. Но были и точные. Ах, какие мы все умные! Как мы верно все схватываем! Мне ведь и в голову никогда не приходило, что другие видят то же, что вижу я. А кое-кто видит и больше, чем я, — надо это признать. Ясно, что Пимча не лентяйка (к счастью), только переделывается медленно, Мадла же не просто восторгается западными тряпками, которые привозит ее папочка, а постепенно превращает их в содержание всей своей жизни. И так далее, и тому подобное.
Не менее интересными были ответы на вопрос «Что мне в ней нравится?». У Иветы отмечали оптимистическое восприятие жизни. Ну, я бы так не сказала, но, может быть, это верно. Что бы она делала без своего оптимизма с матерью и ее мужским гаремом? С ума бы сошла? Зато про Габину написали, что она всегда серьезна! Интересно, какая идиотка это придумала? Конечно, раньше она была серьезная. Но этот Роман явно сдвинул ей мозги. Однако многие упрекали ее в том, что она разваливает команду из-за парня. Естественно, девочки, которые не занимаются спортом, в большинстве своем с кем-то ходят. Но мы, те, кто играет в баскетбол, считаем, что на первом месте спорт, а остальное где-то на заднем плане. Мама права: она всегда говорит, что знает, где я и чем занята, и не беспокоится, встречаюсь ли я с парнями. С ее точки зрения, баскетбол оберегает меня от всех соблазнов и искушений, а наша Милуш позволяет себе иметь претензии к спорту.
Обо мне в основном написали правильно. На вопрос, почему не хотят быть на меня похожей, трое ответили, что я эгоистка (а известно ли им, что это такое на самом деле?), слишком самоуверенна (это, наверное, Ивета слышала у нас дома), высокомерна (вот бы наша Милуш обрадовалась!), не терплю возражений, упряма, люблю командовать, считаю себя непогрешимой. И все в таком роде. Неужели я такая ужасная?
— Уж этого я от вас не заслужила! — не удержалась и тут же пожалела.
Но сказанного не воротишь. Неужели не могла промолчать, разве об этом спорят? Такие вещи не обсуждают вслух, о них разве что пишут. Но что сказано, то сказано. Ивета улыбнулась своей рекламной улыбкой:
— О том, что ты командуешь, писала я, признаюсь. И настаиваю на этом. Ты что думаешь, от этого все в восторге?
— А я в командиры не набивалась!
Конечно, тут я немного покривила душой. Для меня это было очень важно. И все это знали. С моим-то ростом позволить командовать кому-то другому? Когда мы еще играли в школу и меня не брали на роль учительницы, я бросала игру и уходила… И я была права, потому что грош цена моему желанию, если с ним не считаются другие. Естественно, Ивете этого не понять, она всегда была в выгодном положении красивой девочки, с которой все хотели дружить. Мама была слишком занята, чтобы справлять мой день рождения, как это каждый год делали родители Мадлы, а отец никогда бы не искал для меня модной майки с фирменным знаком (я помню, когда я была маленькой, я душу бы отдала за такую майку, какую отец Дулины достал для ее младшего брата). Мне же всегда говорили, что в жизни есть нечто более ценное, чем вещи. Конечно же есть. Но авторитет в команде тоже кое-чего стоит. Однако я знала, что мое место в команде не закреплено за мной навеки. И вовсе не считала, что меня все обожают. Но раз меня выбрали капитаном, я подумала, что отношение ко мне переменилось. А собственно говоря, нет такой, кого бы любили все без исключения.