Успех был потрясающий. Вернисаж прошел совершенно замечательно, и народ толпился в зале каждую свободную минуту. Томаш играл прекрасно, я чувствовала себя, как на концерте.
Я подошла поздравить его, и не одна: все его слышали не в первый раз, но все его благодарили, а я-то слушала его впервые!
— Ты разве не знала? Мой отец — директор музыкальной школы, а мать преподает по классу фортепиано, так что у нас это семейное.
— Тебе надо идти в консерваторию.
— С ума сошла: я и консерватория! В виртуозы я не гожусь, это я чувствую. Кроме того, виртуоз может быть один на миллион, и по теории вероятности я им вряд ли стану. Играть в оркестре, по-моему, неинтересно, а вбивать музыку в головы детей в школе — тем более. Больше всего меня привлекают компьютеры, за ними будущее! А на фортепиано можно играть по воскресеньям.
И этот тоже знает, чем заняться. Одна я ничего не знаю. Конечно, большинство у нас тоже еще не выбрало специальность, до выпускного класса еще далеко, но я не могу столь легкомысленно относиться к жизни. Я всегда любила ясность во всем — всю жизнь готовилась к поступлению на тренерское отделение факультета физического воспитания. В худшем случае — в педагогический институт на физкультуру, географию. Что же, с этим покончено? Когда я себе рисовала такую будущность, главное место все равно занимала высшая лига по баскетболу. Этот продуманный мною путь мог оказаться достаточно длинным, так как лучшие годы для игры — до тридцати, а то и больше. Не то, что в гимнастике или плавании. О другом я не думала. Мне хватало и постоянных напоминаний Милуш. Ну вот, теперь я имею то, что имею.
— Очень жаль, что нет Богунки. Она бы организовала какую-нибудь простенькую спортивную композицию, и это был бы гвоздь нашей программы, — посетовала Ганина, стоя над книгой отзывов, пестревшей хвалебными записями: «Все первоклассно», «В прошлом году было хуже» и тому подобными. В книге были еще и стихи (не обошлось, конечно, и без ругани, и анонимных гадостей).
— Какая Богунка? — спросила я.
При упоминании этого имени все девочки посмотрели на Еву (теперь, когда у меня наконец есть подруга, я никому не позволю отнять ее).
— Это наша преподавательница физкультуры, — ответила Ева. — Она мастер по спортивным композициям и всегда выигрывает призы на спартакиадах. Теперь она работает в Тунисе; ты же сама говорила, что спорт сегодня — это и политика, и реклама.
Я успокоилась, но ненадолго. Ева мне показалась какой-то странной.
Я не ошиблась. При первом удобном случае завела речь о Богунке. И недаром. Оказывается, Богунка — подруга Евы!
— Она ненамного старше, живет рядом с нами, мы вместе росли, она мне всегда помогала, она очень хорошая, — объяснила Ева. — Да ты сама увидишь, она скоро вернется. Директорша ее отпустила только потому, что ее поездка — это реклама для нашей гимназии.
Да, везет мне в жизни! Это уж слишком! Болезнь, баскетбол, Ивета — одни утраты! А теперь Ева. Я была так счастлива, что наконец кто-то у меня есть. И по сравнению с Иветой Ева — нечто возвышенно-духовное. Нет, даже в мыслях я не имею права обижать Ивету. Она фактически свела меня с Евой. И что же, я дам какой-то училке похитить у меня Еву? Я не особенно-то доверяю училкам, начиная с мамы.
— Разве можно дружить сразу со многими? — вырвалось у меня.
На этот раз я не собиралась сдаваться без боя.
— Именно этого я и боялась, — ответила Ева. — Очень глупо так говорить. Я раньше тоже так думала, давно. Просто каждого любишь за что-то, и каждый тебя любит по-другому.
— Все это болтовня, — продолжала я наступление, но уже с меньшим пылом: я оставляла Еве возможность переубедить меня.
Вот у мамы много подруг, и она тоже утверждает, что их нельзя сравнивать и дружба с одной не исключает дружбы с другими. Мама говорит, что с каждой ее связывает какое-то общее переживание, каждая по-своему проявляет свои чувства. Но для меня все это теория. Я не хочу ни с кем делиться Евой. Она сумела не заметить мое отношение в начале нашего знакомства, не отбросила меня с дороги, как змею. Я спрашивала ее, почему она так поступила. Ева только смеялась и уверяла меня, что сама бы не знала, как себя вести, если, как я, приехала бы в чужие места, и что очень хорошо меня понимает.
— Насчет дружбы, — добавила Ева, — я думаю, что это как любовь. Мне очень много нужно было пережить прежде, чем я это поняла. Мой отец очень любил маму. И ту, другую, тоже любил. И, ты знаешь, она мне тоже нравилась.
— Но он же развелся с твоей мамой.
Ева в первый раз заговорила об этом, а мне надо было держать язык за зубами — промолчать, но я не сумела.
— Он убежал от нас. Не выдержал.
Она замолчала. Не каждый же может относиться к жизни так легко, как Ивета, по крайней мере внешне. Ева, конечно, напрасно ломает себе голову, ей надо было брать пример с Яи. Меня поставили в известность, что ее родители тоже в разводе, но у Яи теперь два папы и две мамы. Она считает, что нечего ей вмешиваться в дела «стариков», по крайней мере до тех пор, пока ее не втянут.
Я сменила тему:
— Все же я боюсь, что буду ревновать тебя к Богуне.
— Не сходи с ума. Я отношусь к ней, как к старшей сестре.
— Сразу видно, что у тебя нет Милуш, — сказала я с чувством.
Ева весело рассмеялась.
Но страх у меня не прошел. Во-первых, потому, что Богунка учительница; во-вторых, потому, что она одержима идеей продвижения физической культуры в массы (правда, я еще не уверена, что ее выступления с композициями на сцене похожи на мамино увлечение тренерской работой и подготовкой к спартакиаде).
— Как ты относишься к этим ее композициям? — осторожно спросила я в порядке информации, раз уж Ева запрягла меня в эту выставку. К счастью, от физкультуры я освобождена.
Ева пожала плечами.
— Девочкам нравится, а у меня нет времени. Перед соревнованиями они тратят на тренировки чересчур много сил. Они совсем с ума сходят, потому-то Богунка до сих пор не замужем.
— Это делает ей честь, но когда-нибудь она станет такой же, как и моя мама. Вечно не бывает дома, вечно бежит куда-то, а дома вместо нее распоряжается Милуш. И то она тренер местного масштаба, ее задача — тренировать участников композиций, а составляют их другие.
— И ты еще жалуешься? — спросила Ева.
Тогда я не понимала, что она имеет в виду. Только позднее до меня дошло, что скрывалось за ее словами. Но если бы и поняла, то сказать было бы нечего.
Поняла, когда в первый раз пришла к ней домой.
— Ваш сад даже лучше нашего, у вас прямо парк, — сказала я, когда впервые подходила вместе с Евой к их дому.
— Да, раньше тут было хорошо.
Теперь я увидела следы запустения по всему дому, похожему на средневековый замок: тут полуразвалившаяся стена, там проступает плесень, вот заросшие травой клумбы, на крыше среди расколотой черепицы кусок жести, посреди двора фонтан со статуей без головы, неухоженный газон.
