Дауд ушел, и я вылезла из шкафа — у меня затекли руки и ноги, и оказалось, что я выпила две трети бутылки виски. Я попросила Любу одолжить мне сумку, и она приволокла огромный черный чемодан, куда я кое-как побросала все свое барахло.
— Я хочу пораньше поехать в аэропорт, — сказала я. — Наверное, нужно вызвать такси.
— Ты что, охуела? — спросила Люба. — Я отвезу тебя.
— А ты сможешь? — Я с сомнением посмотрела на нее.
— Еще как. — Люба начала одеваться. — Нужно только купить жвачку, — крикнула она из ванной.
В пятнадцать минут седьмого мы приехали в аэропорт. Регистрация на рейс уже началась. Мы встали в очередь русских туристов и страдающих похмельем стюардесс. У меня тряслись руки.
— Ну что же, — сказала Люба, — как говорится, good-bye, Дубай?
Я заревела и повисла у нее на шее. Люба тоже ревела.
— Может, не надо уезжать? — говорила она сквозь слезы. — Хрен с ним, с Даудом, полно ведь других мужиков. Как же я буду здесь без тебя?
— Я приеду к тебе. Я буду часто приезжать, — всхлипывала я. — А ты звони мне. Я ведь не знаю, что там, в этой гребаной Москве. Может, мне придется сразу же купить обратный билет. Я три года там не была.
Подошла моя очередь — я сдала багаж и прошла через металлоискатель.
— Позвони сразу! — кричала Люба из-за разделительной линии.
Я обернулась и посмотрела на нее. Двухметровая русская баба, с размазавшейся косметикой и совершенно пьяная, рыдала на весь дубайский аэропорт, никого не стесняясь, и служители таможни протягивали ей бумажные салфетки.
— Я вернусь, я еще вернусь! — крикнула я. — И пусть они сдохнут, эти ебаные суки!
Какая-то женщина в ужасе схватила ребенка и увела его подальше от меня.
Все было кончено. Я ехала домой.
Глава 4. Моя новая жизнь
Самолет был практически пуст, и после взлета я ушла в самый хвост, поближе к сортиру, где раскидала свое барахло по трем сиденьям. Очень хотелось есть, но до ужина был еще целый час, и мне ничего не оставалось, как пить водку, купленную в дьюти фри. Вскоре это привело к тому, что мне захотелось курить, и я начала через каждые десять минут шастать в туалет общей площадью квадратный метр, где дымила до головокружения.
Стюардесса сделала мне два строгих замечания, а потом просто махнула на меня рукой — я поняла, что путь, по которому движется мир, заставляет его игнорировать безвольных сволочей, не способных совладать даже с собственными порочными пристрастиями. Скоро таких людей, как я, прекратят пускать в общественные места и оборудуют грандиозные свинарники, где они будут сидеть за стеклянными заграждениями, а нормальные люди будут плевать им под ноги и радоваться их страданиям, как праведники мукам грешников в аду.
Я с жадностью проглотила ужин и съела даже дольку лимона из овощного салата. Мне пришло в голову спросить стюардессу, не сможет ли она принести мне еще одну порцию, но потом я подумала, что этим только дам ей повод меня оскорбить. Поэтому я убрала водку и легла спать.
В Москву этот чертов самолет прилетел в половине второго ночи. В очереди паспортного контроля я стояла последней, и, когда через час все же подошла к окошку и сунула туда свой паспорт, сидящая там фригидная сука потребовала, чтобы я сняла темные очки, и долго смотрела на меня с брезгливым презрением. Потом я сорок минут ждала багаж и заполняла таможенные декларации, с маниакальной четкостью указав все золотые украшения и даже кольцо в пупке.
Наконец эти сволочи соизволили впустить меня в страну, где я родилась, и сквозь толпу восторженных встречающих, в темных очках среди ночи, я поплелась к такси. Какой-то рвач довез меня до дома за сто долларов — мне это было уже безразлично, — и, поскольку у меня не было ключей (бог знает, где я их потеряла в пьяном бреду), пришлось ломиться к соседям, потому что в последний раз, когда я была дома, я оставила им второй комплект. Долгое время они не понимали, что происходит и кто я такая, а потом, когда я все им разъяснила, столько же искали эти гребаные ключи.
Когда я наконец попала домой, за мутными, в ламинате пыли окнами было светло и радостно чирикали ранние пташки. Страшно вспомнить, в каком состоянии была квартира — в ней разве что не жили летучие мыши. Ни хрена, естественно, не работало. Света не было, телефон отключили, и только из крана в ванной потекла кровавая, как стариковская моча, вода, под которой я кое-как помылась. После этого я минут десять хлестала по дивану полотенцем, надеясь выбить пыль, и, частично достигнув своей цели, легла на него. Я лежала на этом грязном, воняющем затхлым одиночеством диване, попивая водку, и понимала, что мне необходимо собраться и составить план неких первичных действий. Прежде всего нужно было убраться, сходить в магазин и купить еды, пилить в какой-то долбаный ЖЭК и восстанавливать платежные квитанции, чтобы не сидеть всю оставшуюся жизнь при свечах и в конечном счете не погибнуть в бушующем пожаре. Также следовало осторожно выяснить, кто теперь президент России, какова расстановка политических сил, где мама и чем занимается папа, и не сможет ли кто-нибудь из них устроить меня на работу.
Допив водку, я решила немедленно действовать.
Одевшись и подправив тональную маску на лице, я отправилась в продуктовый магазин, подумав при этом, что в ближайшие дни нужно купить машину — трендеть в метро в мои годы казалось мне уже апофеозом нравственного распада. Я накупила жратвы и, естественно, спиртного, причем в магазине продавцы и редкие утренние покупатели, ориентированные в основном на пиво, смотрели на меня, как на опасную гадину, потому как не представляли себе, что человек может позволить себе за один присест купить пять бутылок виски, три пол-литры водки, четыре коньяка и текилу (сто лет не пила текилу).
— На пару дней хватит, — вслух сказала я.
Поход в магазин обошелся мне в триста долларов, и не могу сказать, что я была этим обрадована. С пакетами, набитыми едой и алкоголем, я поперлась в метро, чтобы купить телефонную карту, — они почему-то продавались только там.
Через полчаса я набирала мамин номер. Видимо, она уже встала, чтобы идти на работу, потому что взяла трубку довольно быстро.
— Привет, мам, — сказала я.
— О боже, — в мамином голосе я не услышала особой радости, — где ты?
— Я в Москве, стою у метро, в телефонной будке, с пакетами, до отказа набитыми алкоголем, — ответила я.
— И что ты хочешь? — спросила мама.
— Я хочу найти работу. — Я исхитрилась достать из заднего кармана джинсов сигареты и закурить.
— Какую работу? — Мама начала раздражаться. — Танцевать в ночном клубе? Туда ты можешь устроиться и без моего участия.
— Мама! — в отчаянии крикнула я. — Ты помнишь, сколько мне лет? Я не могу танцевать в ночном клубе до пенсионного возраста, потому что пока еще не открыли ночные клубы для стариков и геронтофилов.
