— Спокойно, спокойно, я не учитель! И тоже хочу покурить. — Он с безмятежным видом поднес зажигалку к сигарете под недоверчивыми взглядами подростков. Чтобы возместить потери пострадавшим в результате его неожиданного появления, Конде пустил по кругу свою пачку, но только трое из присутствующих воспользовались предложением. Конде разглядывал ребят, словно пытаясь узнать в них самого себя и своих друзей, и вновь ему померещилось, что все переменилось, что по сравнению с этими парнями его сверстники выглядели слишком мелкими, голощекими и простодушными, а у этих уже взрослая щетина, накачанные мускулы и самоуверенные глаза. Наверное, прав директор: им сейчас только бы совокупляться, больше ничего не надо, они как раз созрели для этого. Но, с другой стороны, пятнадцать лет назад их, тогдашних учеников Пре, разве интересовало что-то иное? Нет, пожалуй, ведь недаром в этой самой уборной над первым рукомойником когда-то красовалась надпись, достаточно ясно выражающая неутолимую потребность шестнадцатилетнего подростка: Умирать — так трахаясь, хоть в жопу, но трахаясь — взывал в своей примитивно эротической философии тот лозунг, исчезнувший под слоями краски и новыми произведениями туалетных граффити — более интеллектуального содержания, решил Конде, прочитав: У Залупы есть идеология? И только спрятав в карман вернувшуюся к нему пачку, задал вопрос:
— Кто-нибудь из вас учился у Лисетты?
Лед недоверия, подтаявший было после раздачи дармовых сигарет, снова схватился намертво. Оставшиеся в туалете курильщики молча смотрели на Конде, а некоторые переглядывались между собой, как бы предупреждая: шухер, пацаны, фараон. Конде был готов к такой реакции.
— Да, я из полиции. Мне поручили найти убийцу вашей учительницы.
— Я, — односложно произнес худой, бледный подросток, один из немногих, что не выбросили свою сигарету, когда Конде вторгся в их туалетное братство. Он затянулся крошечным окурком и выступил вперед.
— Ты в этом году у нее учился?
— Нет, в прошлом.
— Она тебе нравилась? В смысле как учительница?
— А если я скажу нет, что тогда? — вызывающе спросил подросток, и Конде понял, что перед ним копия юного Тощего Карлоса — такой же не в меру скрытный и недоверчивый для своего возраста.
— Ничего. Сказано же, я работаю не в Министерстве образования. Мне необходимо выяснить, что с ней произошло, и любая мелочь может помочь делу.
Тощий протянул руку, прося сигарету у приятеля.
— Ну, вообще-то она была нормальная училка. Ладила с нами. Если у кого какие проблемы, всегда помогала.
— Говорят, она с учениками дружила?
— Да, не то что преподаватели постарше, которые не в тему.
— А чем она была в тему?
Тощий оглянулся на приятелей, будто ожидая от них помощи, но не дождался:
— Не знаю, на тусовки ходила и все такое. Что, вы сами не понимаете?
Конде сделал вид, что понимает:
— Тебя как зовут?
Тощий ухмыльнулся и покивал головой — мол, так я и знал:
— Хосе Луис Феррер.
— Спасибо, Хосе Луис, — сказал Конде и пожал ему руку. Потом обратился к остальным: — Мне нужна ваша помощь, ребята. Если вспомните или узнаете что-то полезное для следствия, скажите директору, а он мне позвонит. Раз Лисетта действительно была нормальной, значит, стоит сделать это ради нее. До встречи. — Он затушил сигарету в рукомойнике, на секунду остановил взгляд на идеологическом вопросе, начертанном на стене, и вышел в коридор.
Маноло и директор ждали его во дворе.
— Я тоже здесь учился, — объявил Конде, не глядя на директора.
— Неужели? Похоже, давненько сюда не наведывались?
Конде молча кивнул, медля с ответом:
— Да, много лет прошло… Вон в той аудитории я проучился два года. — Он показал на угловые окна второго этажа того же крыла, где находилась только что покинутая им уборная. — Не знаю, насколько мы отличались от нынешних лоботрясов, но нашего директора мы ненавидели.
— Директора тоже меняются, — заметил тот и сунул руки в карманы гуаяберы
[8]
с таким видом, будто опять собирается произнести речь, дабы вновь продемонстрировать слушателям свою озабоченность проблемами молодежи и владение сценическим пространством. Конде взглянул на него, словно прикидывая, на самом ли деле они меняются. Может, конечно, и такое случается, но…
— Хорошо, если так. Нашего уволили за мошенничество.
— Да, у нас все в курсе той истории.
— Но только все помалкивают, что в этом участвовали многие преподаватели, а уволили только директора и двух заведующих кафедрами, очевидно больше всех замешанных в том деле. Наверняка кто-то из тех учителей работает здесь и по сей день.
— Вы говорите об этом, чтобы я обратил на них внимание?
— Я говорю об этом, потому что так было в действительности. А еще потому, что тот директор уволил нашу любимую учительницу испанского — кстати, она вела себя с нами примерно так же, как Лисетта со своими учениками. Мы с ней были неразлейвода, и многие из нас научились у нее читать по-настоящему… Вы читали «Игру в классики»? Если послушать нашу учительницу, то лучше этой книги нет на всем свете, и я так думал много лет, потому что она умела убеждать. Но я вообще-то сомневаюсь, что теперешние ученики сильно изменились по сравнению с нами. Они точно так же собираются в уборных на перекур и наверняка бегают с уроков через спортплощадку.
Директор слабо улыбнулся и сделал шажок к центру двора:
— Вы тоже бегали с уроков?
— А вы спросите вашего цербера, привратника Хулиана, — вероятно, он меня до сих пор помнит.
Подошел притихший Маноло и встал рядом с лейтенантом, но мыслями он витал где-то очень далеко. Конде догадался, что его ступор объясняется близостью множества молоденьких девушек, ощущением аромата созревших для любви тел, из коих некоторые уже пожертвовали ради нее своей девственностью. Конде тоже на мгновение поддался соблазну, но тут же опомнился, почувствовав себя старым и ужасно далеким от этих расцветающих девчонок в коротких желтых юбчонках и от этой юной свежести, навсегда для него потерянной.
— Я вынужден извиниться, но у меня еще… — извинился директор школы.
— Не беспокойтесь, — впервые улыбнувшись, перебил его Конде. — Мы уже уходим. Остался только один, последний вопрос, ответить на который будет… сложно, как вы говорите. До вас доходили какие-нибудь разговоры относительно того, что кое-кто из учащихся вашей школы курит марихуану?
Улыбка директора, ожидавшего вопроса иной категории сложности, сменилась недоуменной гримасой. Он нахмурил брови. Но Конде в подтверждение своих слов кивнул: да-да, вы не ослышались, именно это я и спросил.
