– Это Леонардо, мой… друг.
Это кажется мне вполне приемлемым. А Леонардо подыгрывает, выдавая одну из самых приятных и успокаивающих своих улыбок.
Как странно видеть Элизабетту и Лоренцо Вольпе, пожимающих руки Леонардо Ферранте! Кто бы мог подумать, что я буду присутствовать при подобной сцене? Леонардо обменивается несколькими фразами с ними и затем удаляется. Перед тем, как уйти, бросает на меня последний взгляд и одаряет улыбкой: это значит, что он еще вернется.
Затем подходят Паола и Мартино, и моя особа оказывается вскоре в центре любви и заботы. И каждому вновь пришедшему мне приходится рассказывать, как произошла авария (разумеется, опуская присутствие Лукреции), объяснять, как себя чувствую, отказываться от еды, напитков и других предложений. Когда время визитов подходит к концу и я наконец могу снова заснуть, у меня такое ощущение, словно я пробежала труднейший марафон, хотя не сдвинулась с этой постели.
* * *
На следующий день высокий худощавый врач со слегка лошадиным лицом пришел осмотреть меня. Первым делом проверяет рефлексы, потом состояние сетчатки глаз, затем осматривает разнообразные царапины, разбросанные повсюду – на руках, плечах и даже на лбу, – и под конец уделает внимание моей ноге. Щиколотка опухла и болит от ушибов. Доктор изучает ее, обрабатывает раны и затем делает новую перевязку.
– Когда я смогу ходить? Скоро, правда? – спрашиваю с волнением. Я здесь всего два дня, но меня это уже тяготит. Чувствую себя как в клетке.
Доктор объясняет, что я должна буду продолжать носить что-то вроде защитной тугой повязки и ходить на костылях еще недели три. И добавляет, что сейчас мне лучше двигаться поменьше.
Ну вот, я так и знала, тюремное заключение будет долгим.
– Синьорина, вам действительно повезло. Все могло закончиться намного хуже.
У него странная манера подбадривания, однако я внимательно слушаю его. Доктор продолжает:
– В любом случае через два-три дня вы сможете вернуться домой.
А вот это действительно хорошая новость.
* * *
С перевязанной, как колбаса, лодыжкой я действительно ничего не могу делать, поэтому встает вопрос, кто будет обо мне заботиться. Мои родители считают само собой разумеющимся, что они увезут меня в Венецию, но я оттягиваю этот момент: не могу представить себе перспективу провести с ними чуть ли не месяц в неподвижности, в плену кулинарных стараний моей матери и сценических рассказов отца.
Я очень надеялась, что смогу остаться дома с Паолой, далекой от навязчивых идей, но она уехала во Флоренцию. Ее отправил в командировку руководитель реставрационных работ «Виллы Медичи» (он, кажется, изводит меня даже на расстоянии). А я, естественно, не могу остаться в полном одиночестве в этой квартире, поскольку не способна даже сойти по лестнице.
От Гайи никаких вестей. Я не общалась с ней со дня свадьбы и даже не знаю, известно ли ей о несчастном случае. Мама заметила отсутствие Гайи и тот факт, что я давно ее не упоминаю, и спросила меня о причинах. Мне пришлось сказать, что она за границей и что мы созваниваемся. Мне ужасно не хватает Гайи, но я не поддамся соблазну позвонить ей. Не стану пользоваться случившимся, чтобы вызвать у нее жалость и снисхождение. У меня еще осталось чувство собственного достоинства… может быть.
Наступил последний день моего пребывания в госпитале, и я в отчаянии: мысль о венецианском пребывании с семьей приводит меня в ужас, но такой вариант, к сожалению, становится все более опасно реальным. Я скорее предпочла бы остаться здесь с моими восьмидесятилетними соседками по палате (обе сломали бедро, споткнувшись о ковер в гостиной), под присмотром вежливых медсестер и одурманенная запахом хлороформа, от которого у меня уже развилась нездоровая зависимость.
– Ты сегодня уедешь со мной.
Это говорит Леонардо… Может быть, я его не так поняла? (После моего первого пробуждения он каждый день приходит навестить меня. Но мы больше не возвращались к теме нашего прошлого.) Я вопросительно смотрю на него: не послышалось ли мне?
– Мне нужно вернуться на Стромболи
[35]
, где я родился, – объясняет он. – Надо собрать информацию для моей работы, и мне надо вдохнуть воздух родного дома. Я хочу, чтобы ты поехала со мной, хочу побыть с тобой вместе.
Я все правильно поняла. Пытаюсь потянуть время: это предложение представляется мне одновременно абсурдным и до невозможности привлекательным.
– Ну, я не знаю… ведь, я буду скорее не попутчицей, а нагрузкой, – пытаюсь поправить его.
– Не настолько тяжелой, чтобы не донести тебя до Сицилии, – говорит он, измеряя меня взглядом.
– Ты же не всерьез это говоришь?
Нет, похоже, всерьез. Он присаживается на кровать и смотрит на меня в упор своими проницательными глазами, перед которыми я не могу устоять.
– Ты будешь очарована красотой Стромболи, уверяю тебя. И потом, это идеальное место для отдыха. А когда твоя нога заживет, ты сама решишь, уезжать тебе или оставаться со мной.
– Послушай, ты не должен чувствовать себя обязанным, – во мне еще говорят остатки гордыни.
Не могу понять, почему он сделал мне это предложение, оно инстинктивно вызывает во мне недоверие. Но Леонардо не отвечает на провокации (ничуть не изменился, только он имеет право провоцировать) и поглаживает меня по лбу, в том месте, где у меня заживает небольшая ранка.
– Элена, это просто мое желание. Мне хотелось бы, чтобы ты была со мной. По крайней мере, подумай об этом.
* * *
Я так и делаю. Размышляю об этом весь день и вечер, не приходя ни к какому решению. Поехать на Стромболи с Леонардо – безумная идея, настолько безумная, что неизбежно притягивает меня. Однако я провела весь последний год, стараясь забыть о нем, и теперь, естественно, мой разум сопротивляется, предлагая уйму возражений: я стану полностью зависима от него и из-за этого буду чувствовать себя неловко. И потом, какие между нами будут отношения? Как мы будем себя вести? Как друзья, которые заботятся друг о друге? Как любовники? В общем, чего Леонардо хочет от меня и что будет означать для нас это путешествие?
На следующее утро к моменту выписки я по-прежнему не приняла решение.
Родители приезжают за мной, и у меня уже болит голова после нескольких минут обычного сценария «больная девочка – заботливые родители»: как я себя чувствую? Я ведь уже позавтракала? Я ничего не забыла в шкафчике?
– Держи, – говорит мама, передавая мне пакет, из которого доносится вкусный аромат пирога. – Я его утром испекла. Паола была так добра, что позволила мне пользоваться кухней.
– Мама, спасибо, но я тебе уже сказала: я поела. Здесь, в больнице, есть такой странный обычай – предлагать еду больным.
