Конверт содержал записку, написанную на почти прозрачной бумаге. Элегантный почерк свидетельствовал о маленькой руке прекрасной дамы. Текст не был работой пухлых лап Ситри. Я прочитал единственную фразу: «Если в полночь вы спуститесь в бар, то обнаружите там нечто интересное». Внизу стояла стильная буква «С».
Мне стало интересно, почему он не пригласил меня в номер Рузвельта. Неужели князь Джабба Хатт
[49]
планировал устроить тайную встречу со мной в фойе, заполненном людьми? С другой стороны, там всегда находилось много людей. Значит, он не собирался убивать меня. Я был в игре уже долгое время, и на кону стояла моя жизнь, поэтому мне приходилось отвечать на подобные вызовы. Я надел куртку, приладил плечевую кобуру и загнал патрон в патронник нового пистолета. Вам, наверное, тоже не хотелось бы, чтобы парни потом мрачно покачивали головами и говорили: «Он забыл зарядить пистолет».
В коридорах было безлюдно, но из-за некоторых закрытых дверей доносились ужасные звуки. Мне оставалось надеяться, что какой-то местный телеканал показывал фильм ужасов с резней и бензопилами. Кабина лифта тоже оказалась пустой, хотя я мог поклясться, что кто-то поставил регулятор кондиционера на предельное значение. Мне все время приходилось ежиться. Поток воздуха походил на холодное дыхание за моей спиной. Да, вы правы. Приметы и знамения. К сожалению, в моем мире они слишком двойственные, и их трудно принимать на веру.
Фойе наводняли толпы людей — с моей и инфернальной стороны. Они входили и выходили из отеля, собирались в небольшие группы и болтали о чем-то. Взглянув на дюжину адских костоломов, куривших снаружи у передней двери, я подумал, что сотрудники Интерпола, прослушав их веселую беседу, могли бы раскрыть огромное множество опасных преступлений. В баре тоже было много посетителей, но имелись свободные места. Какое-то время я стоял в дверях, выискивая Ситри и его телохранителей. В зале находилось целое скопище странно выглядевших существ, однако я не заметил среди них ничего похожего на тушу принца. Внезапно мое внимание привлекла очаровательная дама.
Она сидела спиной ко мне у барной стойки. Однако эту стройную фигуру и бледно-золотистые волосы, ниспадавшие на плечи и спину, я узнал бы где угодно и в любое время суток. Короткая черная юбка подчеркивала прекрасную белизну длинных ног. Красный кашемировый свитер обтягивал ее тело как вторая кожа. Под ним проступали деликатные контуры спины, напоминавшие топографическую карту, накрытую алой материей. Мне хотелось убедить себя, что это могла быть другая женщина (постыдное и бесплодное отрицание телесного знания, которое пульсировало в каждом моем нерве), но она повернулась к бармену, и я увидел профиль ее лица. Передо мной сидела графиня Холодные руки — что я в принципе и знал с того мгновения, как увидел ее. Хотя Каз была одна, она ожидала кого-то. Возможно, она ожидала меня.
Глава 32
САМЫЙ ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗВУК, КОТОРЫЙ Я КОГДА-ЛИБО СЛЫШАЛ
Я пережил несколько напряженных секунд. Она сидела и смотрела в зеркало за стойкой. Ситуация повторяла сюжет тех фильмов, где один образ в кадрах высвечивается, а остальные рассеиваются в темноте. Я видел только ее. Последние сорок восемь часов я так усердно подавлял мои чувства, что интенсивная волна одиночества едва не заставила меня упасть на колени. Графиня была такой прекрасной… с таким идеальным утонченным лицом. На самом деле не совсем идеальным. Этот вид совершенства возникает лишь после того, как фотографию улучшают с помощью аэрографии. Однако Каз почти приблизилась к идеалу. Ее единственными изъянами (хотя я не считал их таковыми) были нос с высокой переносицей и тонкие скулы, придававшие лицу особый вид хрупкости. Вы как бы лицезрели сильную и свирепую тигрицу, которая знала запах клетки, который на себе испытала, каково быть сломленной и напуганной до потери самоуважения.
Каз выглядела юной и в то же время не имела возраста. Она казалась измученной страданиями и ожиданием невыносимой боли. Но все же — о, мой Бог — она была прекрасной. Внезапно я понял, что Казимира никогда не повзрослеет. Она будет оставаться такой целую вечность или, по крайней мере, столько лет, сколько захочет. Графиня Холодные руки никогда не станет старше нынешнего возраста. Хотя на самом деле это не тревожило меня. Я ведь тоже так или иначе не мог набрать себе годков.
Когда я направился к ней, она, казалось, почувствовала мое присутствие или, возможно, заметила что-то в зеркале. Меня не удивила ее реакция. За всю свою короткую ангельскую жизнь я никогда не смотрел на женщину таким пронизывающим взглядом. Ее появление в «Рэлстоне» настолько удивило меня, что на мгновение я буквально потерял дар речи. Она обернулась, и ее глаза расширились.
Я выдавил из себя два слова:
— Привет, Каз.
Неправда ли, здорово? Хотел бы я послушать вас в подобных обстоятельствах.
Судя по выражению ее лица, она была близка к панике.
— Бобби, что ты здесь делаешь?
— Что я делаю? Это ты что здесь делаешь?
Ко мне вернулась подозрительность. За нами могли наблюдать. Но если в баре и находились соглядатаи Элигора, они вели себя осторожно.
— Почему ты не отвечала на мои звонки?
Я стоял рядом с Каз, сердясь и на нее, и на себя. Мне не нравилась буря эмоций, клокотавшая в моей груди. Для тех, кто не в теме, скажу откровенно: иногда нам, ангелам, странно жить в человеческих телах. Время от времени мы чувствуем потоки гормонов, скрытую досаду, покраснение кожи, побуждения к сражению или бегству. Как будто мы превращаемся в каких-то животных или уже являемся ими. Я чувствовал желание схватить ее, поцеловать и утащить в свой номер. Но мне так же хотелось трясти Каз за плечи, пока из ее зеленовато-синих глаз не покатятся слезы. Она должна была понять, как я страдал. Еще одна часть меня боялась, что слуги Элигора заметят графиню рядом со мной. Тогда мне пришлось бы выбирать одну из фатальных возможностей: сражаться с ними до последней капли крови или беспомощно смотреть, как они поведут ее к мерзавцу, которого она обманула, — к существу, которое, как я уже знал, не мирилось ни с одной своей потерей.
— Тебе нельзя здесь находиться, Бобби!
Она схватила свой напиток, опустошила бокал и начала рыться в сумочке, чтобы достать деньги и расплатиться с барменом.
— Он убьет тебя!
— Кто? Элигор?
Я был смущен. Почему она тревожилась обо мне, а не о себе? Казалось, что все шло шиворот-навыворот.
— Графиня, тут намечается конференция на высшем уровне, и здесь действует временное перемирие. Меня пригласили для участия в заседаниях. В отеле много ангелов. Поэтому мне вряд ли что-то угрожает.
Конечно, моя последняя фраза была не совсем объективной, потому что в тот момент я чувствовал огромную тревогу. Наша встреча пробудила в моем сердце непонятный страх. Мне казалось, что с ней вот-вот должна была случиться беда. Я переживал за нее, хотя, возможно, она обманывала и дурачила меня. Или вообще обо мне не заботилась.
