– Бессовестная ты, все-таки, девка, – повернувшись к ней, глубокомысленно сказал слуга. – Ей, дуре, добра хотят, задницу смазывают, шоб ей же легше было, а она воно – лягаться! Ну нет совести совсем!
– Зачем?! – вскинулась рабыня. – Зачем смазывать?!
– Ну как, зачем? – сделал удивленное лицо слуга. – Шоб кол легше входил, вот зачем! Без жиру-то оно долго будет, а так скользнет туды – и усе!
– К-о-о-о-о-л?! – в ужасе вскрикнула девушка.
– Угу, вона он.
При виде ожидающего ее кола глаза рабыни сперва расширились, затем она крепко зажмурилась, и из-под век потоком хлынули слезы. Каждая жилка в теле затряслась, и девушке нестерпимо захотелось жить… Каждый глоток воздуха вдруг стал казаться приговоренной последним, желанным, как любовь. А ведь смерть не будет быстрой и легкой, это рабыня понимала, помнила сколько умирала на колу ее подруга. Ноги подгибались, девушка едва удерживалась, чтобы не упасть.
"Ну, что? – горько спросила она саму себя. – Допрыгалась? Допротестовалась? Надеялась, что они поймут, что так нельзя даже с рабами? Какая же я дура… А теперь – все…"
Она протестовала против самых отвратительных вещей, надеясь, что господа поймут, что так нельзя. До этого момента девушка еще верила, что может быть иначе, что люди лучше и добрее, чем на самом деле. Верила, что чудеса иногда случаются. Увы, не случаются. Проситься и молить о пощаде бессмысленно, этим она только доставит палачам дополнительное удовольствие. Но все равно едва сдерживала себя, чтобы не рухнуть на колени и не начать умолять о пощаде. Нет, не дождутся! Она умрет достойно, не унижаясь, не скуля, как подзаборная собачонка! Девушка сглотнула комок в горле, открыла глаза, вытерла слезы об плечо и плюнула в сторону работорговца. С явно видимым презрением плюнула. А затем сама пошла в сторону кола с решимостью отчаяния в глазах.
– Ого-о-о… – восторженно протянула Ларна, мужество и отчаянное чувство собственного достоинства рабыни поразили ее. Она спрашивала себя: а сама смогла бы вот так гордо пойти навстречу страшной смерти? И не знала, что ответить.
– Вот это да!… – вторила ей Нарин.
Рабыня смотрела на мир и прощалась с ним, только жалела, что последним, что она увидит, станет этот зал, а не голубое бесконечное небо. Она уже почти перешла грань, отделяющую живых от мертвых. Сейчас придет боль… Однако этого не случилось – девушку почему-то отвели к хозяину. После нескольких пощечин в глазах рабыни появилось что-то живое. Помиловали? Фатунг думает, что запугал ее? Что она станет покорной?! Как бы не так! Не станет! Запоздалой реакцией на пережитый ужас задрожали ноги, и рабыня рухнула на колени. Однако в ее взгляде все так же горели ненависть и презрение.
Ларна отметила это и довольно усмехнулась – девочка стоит того, чтобы дать ей свободу, она заслужила эту свободу своим бесстрашием.
– Зачем?… – хрипло выдавила рабыня.
– Эта госпожа, – оскалил зубы развалившийся в кресле Фатунг, указывая на Ларну, – сказала, что для такой непокорной твари, как ты, кол – слишком быстро и милосердно. Она решила сама заняться твоим воспитанием, для чего тебя и купила. Ты продана!
– Милосердно?! Кол – милосердно?! – едва выдавила из себя потрясенная девушка, побелела и с ужасом уставилась на воительницу.
– Иди к своей госпоже! – презрительно приказал работорговец.
– А эту как зовут? – спросила Ларна, снова глотнув вина.
– Милаит.
– Ну и имена же у вас! – скривилась Нарин. – Не выговоришь!
В зал вошли секретарь с нотариусом, и Ларна принялась торговаться с Фатунгом о стоимости рабынь в большой партии, внутренне хохоча над ним. Они долго спорили и, наконец, сошлись на цене в шестьсот двадцать золотых за одну рабыню. Чтобы не вызвать подозрений, Ларна вникала в каждую мелочь предварительного контракта и дотошно выпытывала у нотариуса все, что только могла. Тот уже не знал, что ей еще объяснять, и умоляюще поглядывал на хозяина, надеясь на избавление. Когда контракт составили, девушки, ничтоже сумняшеся, подписали его фальшивыми званиями и настоящими именами, проставленными на их личных медальонах – полагали, что когда обман раскроется, они будут уже далеко. К сожалению, Ларна с Нарин не подумали о последствиях своих поступков для других: они не подумали, что после их ухода больше полутора сотен рабынь будут лишены пола; они не подумали, что случится с их матерями, когда рекламации работорговца дойдут до Харнгирата; они не подумали ни о чем другом и много позже сильно о том сожалели. Но это случится позже, а пока девушки торжествовали.
Когда договор был подписан и заверен нотариусом, секретарь принес оформленные документы на трех рабынь. На присутствующих он сразу надел стальные ошейники с выбитым на них именем Ларны, а третий – для Орихат – вручил Нарин. Ей же он отдал и поводки, прикрепленные к ошейникам рабынь, со страхом взирающих на своих новых хозяек. Ларна отсчитала работорговцу триста золотых и тихо вздохнула про себя – на все про все осталось двадцать даралов. Но этот вопрос она будет решать не сейчас, на него время найдется, а сейчас стоит побыстрее завершить знакомство с Фатунгом. Девушки поклонились хозяину дома.
– Я был счастлив познакомиться со столь восхитительно жестокими женщинами, – тоже поклонился он.
– И мне было приятно познакомиться с вами, – дипломатично ответила Ларна. – Месяцев через пять-шесть ждите гонцов с деньгами за товаром.
Подруги попрощались с Фатунгом и покинули его дом. Нарин тащила за собой на цепочке неохотно идущих рабынь, которые затравленно оглядывались по сторонам. Бедняжки едва с ума не сходили от страха, представляя себе пытки, которым вскоре подвергнут их эти жуткие воительницы. Рабыни говорили шепотом, замолкая всякий раз, когда взгляд госпожи падал на них. Предполагать они могли только самое худшее, ведь харнгиратские стервы способны сотворить что угодно. А что? Рабыни не знали, зато знали, что это будет что-нибудь особо страшное – если уж воительницы и смерть на колу считают милосердием, то придумают такое, что никому иному в голову не придет. Несчастные девушки надеялись, что их на некоторое время оставят без присмотра и они сумеют покончить с собой. Зачем, зачем господин продал их этим тварям?! Впрочем, рабыни, конечно, понимали зачем – желал наказать за строптивость. Но не могли они соглашаться со всем – у обеих еще сохранилось немного достоинства и именно оно не давало окончательно опуститься, окончательно стать рабынями, даже в душе, как многие из их Воспитательного дома.
Ларна надменно шествовала по улицам Нунду-анг-Орма, не обращая никакого внимания на толпу, поспешно расступающуюся перед "харнгиратскими стервами". Нарин не менее надменно шла за ней, таща за собой на поводках тихо плачущих рабынь. Сердобольные горожанки, искренне жалея бедняжек, попавших к жутким воительницам, то и дело совали им сладости. Рыжая делала вид, что не замечает этого, тихо посмеиваясь про себя – пусть себе девочки полакомятся. Рабыни украдкой поедали даваемое им, пока госпожа не видит. В доме Фатунга их заставляли беречь фигуры и очень ограничивали в еде, и девушки страшно тосковали по сладкому, которого почти не видели.
