Ядвига улыбнулась и плавно, по-кошачьи, поднялась на ноги:
— Евочка, но ведь это ты первая Коню увидела. У тебя с ним кровная связь. Так что это скорее ты могла бы понять: здесь он или нет. Не я.
— Еще раз очень жаль, — повторила я. — Потому что я ни-че-го не понимаю.
Не прекращая улыбаться, правда теперь уже с откровенным снисхождением, мама положила ладонь мне на макушку:
— Не переживай, ребенок. Рано или поздно правда обязательно всплывет, — и подмигнув, потопала к выходу.
Не дошла буквально пару шагов:
— Дырявая моя голова! — воскликнула, несильно стукнув себя костяшками по лбу. — Вот, возьми. Тебе просили передать.
И быстро вернувшись, сунула мне в руки конверт. Из плотной, чуть пожелтевшей бумаги, запечатанный сургучной печатью. Обратного адреса не было вообще, а на месте информации о получателе было только два слова, написанные от руки и явно перьевой ручкой: 'Еве Моргалис'.
— Что там? — любознательно склонилась над моим правым плечом Ядвига. Полина нависла над левым:
— Открывай!
Я улыбнулась их нетерпению и нарочито медленно распечатала конверт. Аккуратно, двумя пальцами достала сложенный лист, развернула, пробежалась глазами по его скромному содержанию… и без сил опустилась на кровать.
— Да что же это… Мама! Они что, издеваются?!
Ведьма подхватила выпавшее из моих рук письмо, еще раз прочитала текст:
— Не знаю, — проурчала сквозь зубы. — Что делать собираешь?
— Понятия не имею, — сжала кулаки и подняла на Ядвигу тяжелый взгляд. — А так, чисто ради интереса: сколько сейчас дают за предумышленное убийство?
Мама задумалась на секунду:
— Это зависит от того, найдут ли труп, — ответила уверенным тоном.
— А я знаю, как сделать так, чтобы его никогда не нашли! — добавила Полина, грозно скрестив руки на груди.
И в тот момент, несмотря на ситуацию, я просто не могла не улыбнуться.
Глава 15
Судья:
— Итак, подсудимый, расскажите нам, почему вы выстрелили в своего товарища по охоте?
Подсудимый:
— Я принял его за косулю.
— А когда вы поняли свою ошибку?
— Когда косуля выстрелила в ответ!
Анекдот
Как там Пушкин писал? «Три девицы под окном пряли поздно вечерком…» — потрясающе! Всего одна строка, а до чего здорово описывает нашу с мамой старенькую многоэтажку. Лидия Васильевна, Татьяна Федоровна и Елена Сергеевна — извечные пенсионерки-любительницы посидеть у подъезда, пообсуждать молодежь и вслух поразмышлять о том, что было бы, окажись они на месте… да, собственно, кого угодно! Начиная от сказочной царицы и заканчивая «этой щуплой девочкой в до неприличия короткой юбке, которая давеча переехала отсюда с матерью». Тьфу, старые перечницы! В мешковину затянешься — и то ворчать будут.
— А мне раньше казалось, местное население к тебе куда более благосклонно, — с удивлением отметила Полина. Я покачала головой:
— Да это они, наконец, умудрились составить два и два, — нажала кнопку вызова лифта. — Мы ведь когда здесь с Ядвигой жили, дом постоянно колбасило. Магический фон мамиными стараниями трепетал как флаг на ветру, а вместе с ним дрожали и соседи. Ядвига им то локальное землетрясение устроит, то домашний вулкан с разливами лавы на нижние этажи, то с иллюзиями напортачит, а затем дворники пересказывают друг другу страшилки о том, как видели в подвале пауков размером с годовалого теленка. Ты вот в курсе, что туда уже три года в одиночку никто спускаться не решается? В прошлом трубу прорвало, так толпой в пятнадцать человек ходили чинить. А потом мы уехали и все аномалии вдруг прекратились. Народ, привыкший жить на шухере, успокоился, пришел в себя и задумался.
Привычным движением сняла с квартиры мамины щиты, повернула ключ в замке:
— И теперь я разгребаю последствия их мыслительного процесса, — закончила с нерадостной улыбкой.
— Ясненько, — ухмыльнулась Казакова. — Так это, выходит, мы еще легко отделались?
Внимательно посмотрела на подругу, прикинула размеры больной фантазии соседок и содрогнулась:
— Задаем Книге вопросы и сваливаем отсюда поскорее!
Готесса кивнула и, с удобством разместившись на моей кровати, молча дождалась, пока я вытяну из сейфа наш древний семейный артефакт. А потом уселась рядышком с видом любопытной первоклашки, сложила ручки на коленках и радостно спросила:
— Ну и чем ты ее на этот раз шантажировать будешь?
Я усмехнулась и уже хотела ответить что-то посуровее, чтобы сразу произвести на Книгу должное впечатление, но тут… клянусь, это был первый в истории случай, когда фолиант заговорил первым, не дожидаясь, пока ему зададут вопрос. Книга распахнулась строго по центру и громким женским голосом Морганы Пендрагон отрезала:
— Иди на фиг!
Мы с Полей переглянулись.
— А с тобой, Ева Моргалис, — грозно продолжила Книга, — у меня будет отдельный разговор!
Я поежилась:
— Может, не надо? — спросила без особой надежды. И на всякий случай поглубже сунула ножницы под одеяло. Журнал, на примере которого я хотела показать Книге свое решительное настроение, так и остался лежать на тумбочке. Нет, ну а что? Некрасиво, конечно — это я и сама понимаю, но у меня реально не было времени с ней торговаться! А ничем не подкрепленные угрозы ее уже не трогали. Вот если бы я хотя бы одну страничку вырвала — это было бы другое дело. Не факт, правда, что после этого мама не вырвала бы мне ноги, но хотя бы Книга зауважала… Ну, а раз приходится искать альтернативные пути давления, я решила брать демонстрацией, так сказать, собственного могущества. И со злорадным безумным смехом (минут пятнадцать у зеркала репетировала) медленно резать перед ней ни в чем не повинный журнальчик.
Только на этот раз, похоже, подготовилась не одна я.
— Все матери расскажу! — гневно пообещала Книга.
— Так я же еще ничего не сделала! — праведно возмутилась я.
— Что значит «еще»?! — прорычал талмуд.
Упс! Кажись, я сейчас конкретно вляпаюсь…
— Книжечка, — резко сменила тактику, — ты, кажется, хотела со мной о чем-то поговорить?
— Что, испугалась, паразитка? — ехидно процедил вреднючий фолиант. — А вот не будешь больше над артефактами издеваться! Ишь моду взяла, шантажистка доморощенная. Да я столько поколений ведьм целой пережила! И тебе переживу. Вас обеих!
— Да-да, — закатила глаза моя не умеющая вовремя прикусить язык подруга, — мы уже поняли, что от тебя хрен избавишься.
На мгновение в комнате повисла звенящая тишина. Словно талмуд вдруг подавился вдохом. Что, конечно, было не так, потому как рта у него не было и хватать воздух, соответственно, было нечем. И тем не менее, звуковую пантомиму «оскорбленное достоинство» он отыграл на «отлично»:
