— У вас часы есть?
— Нет, но сейчас около половины седьмого.
— Спасибо.
Она нерешительно посмотрела в открытое море позади него.
— У вас тут свой дом?
— Нет, я приехал в гости на уик-энд.
— Ага. — Она покивала, словно задумавшийся философ, и каким бы претенциозным с его стороны это ни было, он все же решил, что она уже включила его в свое видение мира, каким бы оно ни было. Кажется, она смирилась с неизбежностью его присутствия здесь, единственного человека на всем пляже, не считая ее любовника и ее самое. Она стояла в свободной, расслабленной позе, прижимая к пальцу отклеившийся кончик пластыря. Потом перевела взгляд с пальца на него, наклонила голову, стараясь рассмотреть его хорошенько, вобрать его в себя, и на ее губах появилась широкая расслабленная улыбка, словно она ждала от него какого-то приглашения. Он почувствовал, что краснеет. Она миролюбиво вздохнула и снова посмотрела в сторону моря, чуть приподняв челюсть, что придало ее облику некое благородство. Он уже осознал всю абсурдность своих мыслей, что именно она владеет и распоряжается всем этим пляжем.
Что-то тут между ними произошло. Еще ничего не поняв, он со страхом и неудовольствием почувствовал, что вступил с нею в какую-то связь, что он здесь уже не в одиночестве, и решил больше ничего не говорить, разве что при крайней необходимости. Тридцать лет назад он и сам занимался любовью на этом пляже. Тогда здесь не было столько домов. Это могло тогда происходить в траве на этой же самой дюне, хотя, насколько он помнил, та была повыше. Ее уже нет теперь, она умерла, и время, надо полагать, уже превратило ее в скелет. Но они-то занимались этим отнюдь не в полном молчании. И тогда было темно, насколько он помнил, на воде сверкала лунная дорожка, как шоссе, и свет от нее исчезал в ее черных волосах.
Она что, больше не собирается разговаривать? Он попытался принять веселый вид, но ему мешал страх. Он поднял на нее глаза. Быстрый взгляд вдаль, и он убедился, что спальный мешок не шевелится, как будто ее партнер уже отбыл в мир иной. А у нее вид был совсем не сонный. Вполне могло оказаться, что она все еще пребывает в нервном напряжении. На ее лбу явственно высветились какие-то напряженные размышления, это было видно и по ее опущенному взгляду.
— Вы подсматривали за нами.
У него перехватило дыхание, но он отлично помнил о своих правах.
— Я понятия не имел, что вы там…
— Я знаю, я вас видела.
— Правда? А я вас не видел. Вас трава скрывала.
— А я вас все же разглядела. Ну и как, здорово это смотрелось?
— Очень здорово.
Она повернулась и бросила взгляд в сторону спального мешка, покачала головой, словно чему-то радуясь или восхищаясь. Но, опустившись на песок, снова обернулась и поглядела через плечо, видимо, чтобы убедиться, что он по-прежнему не шевелится. Затем подтянула колени к себе и уселась лицом к нему практически в позе лотоса, выпрямив спину. Теперь она казалась почти восточного облика, полные круглые щеки высоко подпирали глаза, превращая их взгляд в суженный прищур.
— Вы ведь потом еще раз приходили, не так ли?
— Ну, я думал, вы уже закончили.
— Вы ж понимаете, мне вас было не видно, но я чувствовала, что вы здесь.
— Как это?
— Присутствие некоторых людей хорошо ощущается.
Она сидела молча и глядела на него; казалось, она ждет, когда произойдет то, о чем они как будто уже договорились. Ему не хотелось что-то говорить или что-то предпринимать, что могло бы неприятно удивить его самого или заставить уйти. Он на секунду отвернулся к морю, притворившись, что просто расслабился, не испытывая никакой нужды что-то говорить, потому что им было сейчас так хорошо и безопасно в этом обоюдном молчании. Но она встала, ловко, словно на хорошо смазанных шарнирах, и зашла в воду на несколько ярдов. Он весь вспыхнул, испугавшись, что сейчас потеряет ее. Решив последовать за нею, он вошел в воду позади нее, несмотря на то что вспомнил об отличном перочинном ножике, подарке жены надень рождения, который лежал у него в кармане; соленая морская вода, несомненно, испортит его. Она скользнула под мягко набежавшую волну. Вода была отчаянно холодная, но он опустился в нее и поплыл рядом с нею. Потом они встали в воде, повернувшись лицом друг к другу, она подплыла ближе и положила руку ему на плечо. Он взял ее за талию, привлек к себе и почувствовал, как она раздвинула ноги, обхватив его ими. Набежавшая волна окатила их с головой, они закашлялись и засмеялись, и она ухватила его за бедра, притянула к себе и поцеловала ледяными губами, затем отпрянула и поплыла прочь и вышла из воды на песок и, не останавливаясь, пошла к своему любовнику, который по-прежнему не шевелился.
Выходя из воды, он сунул руку в карман, вытащил ножик, открыл все четыре лезвия, вытер их мокрыми пальцами. Выдув влагу из углублений, он сел на песок. Полотенца у него не было, но солнце хорошо грело. От свежего воздуха, попадавшего в легкие, у него немного кружилась голова, и он откинул голову назад и закрыл глаза, расслабившись и вбирая в себя все вокруг. Надо все-таки что-то предпринять. Он повернулся и посмотрел в тот конец пляжа. Она сидела на своем одеяле и неотрывно смотрела на него. Так они и сидели, уставившись друг на друга, словно связанные одной шелковой нитью. Вот теперь он потеряет ее окончательно. В районе бедер у него возникла знакомая боль. Он вытянулся, лег на спину, как бы празднуя эту маленькую победу, что сумел прикоснуться к ее телу и, некоторым образом, соединился с нею духовно. И закрыл глаза. К его удивлению, тонкие щупальца сна сразу же коснулись его сомкнутых век; после заплыва в море он иной раз чувствовал себя таким же усталым и расслабленным, как после секса, и он понял, что, если захочет, вполне сможет заснуть. Перед внутренним взором уже начали возникать какие-то сонные образы, но солнце быстро нагревало все вокруг, и он непременно обгорит, поэтому он сел и, уже поднимаясь на ноги, еще раз глянул в тот конец пляжа, в сторону той заповедной дюны, и сердце у него упало. Их там не было. Шок отозвался болью в желудке, угрожая рвотой. Как это могло произойти столь быстро? Им ведь нужно было сложить ее одеяло и спальный мешок мужчины, собрать и упаковать остальные вещи, валявшиеся вокруг. Он поспешно бросился к дюне, где они были, но там не осталось ничего, а песок там был слишком сыпучий, чтобы сохранить какие-то следы. В груди комком застрял страх, заставил оглядеться во все стороны, но увидел он только море и пустой пляж. Он бросился к утоптанной тропинке, надеясь добраться до улицы прежде, чем они окончательно исчезнут, потом остановился, заметив белую майку, повисшую на остриях колючей травы. Нагнувшись, он взял ее в руки и почувствовал остатки тепла ее тела, еще оставшиеся на хлопчатобумажной ткани. Или ее забыли здесь другие любовники, что были здесь раньше, а теперь ее согрело тепло солнца? Его снова обуял страх переступить некую сдерживающую грань и оказаться в полном проигрыше. Но в этот же самый момент, тяжкий и мрачный, его вдруг подхватил поток огромной радости, не связанный совершенно ни с чем. Он взобрался наверх по тропинке, добрался до улицы и свернул по направлению к дому, где гостили они с женой. Как это все же странно, думал он, что теперь это так мало значит, были они здесь или не были, если все, что он тогда увидел, оставило его в таком счастливом состоянии?
