Чтобы убедить дедушку, понадобилось всего минут двадцать, а он при этом все смотрел на Тони, долго-долго, словно через телескоп, который никак не мог навести на фокус. Тони сумел подавить клокотавшую в нем ярость, попытался оправдаться, отстоять свои жизненные установки и вообще свою жизнь, он все отрицал, все обещал, потом принес новенький будильник, который купил в дом за собственные деньги, и в конце концов просто сел, глядя на дедушку и просто умирая от злости, пока старик формулировал свое решение. «Тони, ты женишься на этой доброй девушке или не получишь ничего из моих денег. Эти деньги, заработанные тяжким трудом, не достанутся гангстеру, никогда в жизни не пойдут уголовнику, который скоро подохнет на электрическом стуле. Женись на этой девушке, и тогда — да, я отдам тебе все, что у меня есть».
После свадьбы миновали дни, потом недели, потом и месяцы, но о деньгах больше речи не возникало никогда. Теперь Тони добросовестно трудился в порту, а если и встречался с Пэтти Моран — очень редко, да и то лишь во время пересменок или в дни, когда дождило и палубные работы отменялись. Тогда он нырял в дверь рядом с салуном Быка, взлетал наверх по лестнице и целых полчаса жил настоящей, полной жизнью, а потом снова тащился домой и ждал следующего раза; он просто не осмеливался пристать к старику с вопросом о причитающейся ему награде, точно зная, что все только и ждут, когда он снова оступится. По воскресеньям он гулял с Маргарет как примерный муж, проводил вторую половину дня с ее семьей и делал вид, что счастлив. Старик больше никогда не был так близок с ним, дружелюбен и доверчив, как в первый день, когда он только сошел с парохода, но и враждебности не проявлял. Он просто наблюдал за ним, и Тони это видел и знал.
И старался его убедить. Единственная проблема состояла в том, что нужно было что-то делать, когда он оставался в комнате наедине с Маргарет. Он вообще-то вовсе ее не ненавидел, но она ему никогда особенно и не нравилась. Это было все равно как оказаться наедине с несчастным случаем, вот и все. Говорил он с ней редко и тихо, выслушивал ее сплетни и рассказы о том, как прошел день, и читал свою газету. Он совсем не ожидал, что она однажды во время сеанса в кино вдруг вскочит и выбежит вон, вся в слезах. Не ожидал и того, что однажды весной, вернувшись домой с работы, застанет дедушку в гостиной с Маргарет, которая будет молча смотреть, как он входит в дверь.
«Так ты, значит, даже не прикасаешься к собственной жене?»
Тони стоял на пороге и не мог сдвинуться с места. Не мог он и соврать — вдруг оказалось, не может. У старика были короткие, похожие на щетину седые волосы, проволокой торчавшие вверх. Он снова был в тяжелых итальянских башмаках, если таким пнуть мула, тот, как пить дать, заорет. Маргарет осмелилась лишь раз глянуть на Тони, но он сразу понял: эта голубка уже клюет его прямо в темечко и вовсе не намерена прекращать это занятие.
«Ты что же, думаешь, я дефективный, а, Тони? Что из меня уже песок сыпется? Или что я косоглазый? Что ты вообще думаешь?»
Еще одна, следующая демонстрация состоялась в кино. Дедушка сидел позади них. Через несколько минут Маргарет повернулась к нему и сказала: «Он никогда даже не обнимет меня».
«Обними ее за талию».
Тони обнял ее за талию.
Потом, еще через несколько минут, она обернулась к дедушке. «Он только сиденья касается, видите?»
Дедушка взял руку Тони и положил ее на плечи Маргарет.
Потом, однажды вечером дедушка снова сидел с Маргарет и дожидался его. О'кей — теперь он то и дело переходил на английский — о'кей, я буду спать тут, на диване.
Тони еще не спал с ней в одной постели. Он боялся дедушки, поскольку знал, что никогда не сумеет заставить себя поднять на него руку, как знал и то, что дедушка вполне способен задать ему взбучку; но это был даже не страх физической расправы, это было ощущение греха, который он все время совершает, пытаясь провести старика, чье мнение о нем самом с каждым днем становится все хуже, пока однажды, как он уже мог предвидеть, дедушка не соберет свои вещички, заберет сундучок и отправится назад в Калабрию. И тогда все, прощайте. Дедушку теперь уже не поражал Нью-Йорк, а у него по-прежнему имелся свой дом в Италии, и Тони вполне представлял себе этот дом, в любое время готовый принять обитателей, и он этого очень опасался.
Он пошел в спальню вместе с Маргарет. И она захлюпала носом, лежа на подушке рядом с ним. На улице было еще светло, весенний вечер, легкая синева. Тони прислушался к звукам по ту сторону закрытой двери, но ничего не услышал. Он вытянул руку и коснулся ее бедра, потом просунул ладонь ей под ночную рубашку. Она была вся мягкая, даже слишком мягкая, и сдерживала дыхание. Он вытянул шею и приложился ртом к ее плечу. Она едва дышала, вроде как одним горлом, и не смела прикоснуться к нему рукой, лежала, подняв лицо вверх, словно молясь. Он погладил ее по бедру, ожидая, когда у него появится напряжение, но ничего с ним не происходило, пока она не начала тихонько плакать и завывать, не отодвигаясь, а, наоборот, прижимаясь к нему и продолжая плакать. В груди у него росла ярость от этого раздражающего, предательского звука, который она адресовала в соседнюю комнату, и тут он внезапно обнаружил, что у него стоит, и встал над нею на колени, опрокинул ее на спину и увидел ее лицо в бледном свете, сочащемся из окна, ее зажмуренные глаза, из которых капают сероватые слезы. Она открыла глаза, они были испуганные, словно она хотела прекратить все и попросить у него прощения, и он овладел ею, оскалив зубы и уткнувшись лицом в матрас, будто ему на голову с неба сыпались камни.
— Тони?
Он резко сел в темноте и прислушался.
— Эй, Тони!
Кто-то едва слышно шептал, звал его из-за двери кабельного тоннеля. Тони ждал, ничего не понимая. Перед глазами все еще стояли слезы Маргарет, дедушка все еще сидел за дверью, в гостиной. И тут до него дошло, чей это голос. Бальду.
Он выполз на переходной мостик. Его помощник стоял там, едва освещенный желтой лампой, горевшей в нескольких ярдах у него за спиной.
— Что, Луи?
Бальду испуганно отпрянул, но тут же поспешно вернулся. В его глазах был страх.
— Чарли Мадд тебя разыскивает.
— Зачем?
— Не знаю, только он тебя ищет. Лучше бы тебе там появиться.
Такое случалось редко. Чарли никогда не беспокоил его, дав задание на всю смену. Тони бросился вниз по железной винтовой лестнице, представляя себе, что на них навалилось начальство, свора орущих болванов в хороших пальто, припершихся из управления порта. Прошлым летом они вот так вдруг остановили все работы и стали выкликать добровольцев, чтобы прожечь дыру в борту крейсера, который только что приволокли на буксире с Тихого океана; водонепроницаемые переборки в его носовой части были задраены наглухо, потому что туда попала торпеда, и там остались запертыми, как в мышеловке, девять матросов. Тони отказался, ему не хотелось видеть эти девять трупов, плавающих в воде пополам с кровью, которые тут же вынесет наружу.
