– Упаси Бог, Тюльпанов, какие фантазии, –
пожал плечами Эраст Петрович. – Матюшкина и в самом деле была нерадивой
горничной. На к-крышке секретера слой пыли, а на нем – следы множественных
точечных прикосновений подушечками пальцев. Я проверил отпечатки. Они несколько
смазаны, но это во всяком случае не пальцы Ижицына… Подробности потрошения я
опускаю. Результат этой п-процедуры вы видели.
Анисий, передернувшись, кивнул.
– Еще раз обращаю ваше внимание на то,
что при осуществлении … препарирования Потрошитель каким-то образом обошелся
без света. Очевидно, он обладает редкостным даром отлично видеть в темноте.
Уходил преступник не спеша: помыл руки у рукомойника, стер тряпкой следы
г-грязных ног в комнатах и прихожей, причем весьма тщательно. В общем, не
торопился. Самое обидное то, что, судя по всему, мы с вами явились на
Воздвиженку через каких-нибудь четверть часа после отбытия убийцы… –
Коллежский советник досадливо покачал головой. – Таковы факты. Теперь
вопросы и выводы. Начну с вопросов. Почему горничная открыла ночному гостю дверь?
Этого мы не знаем, но ответов возможно несколько. Знакомый человек? Если
знакомый, то чей – горничной или хозяина? Ответа у нас нет. Возможно,
позвонивший просто сказал, что принес срочную депешу. По роду службы Ижицын
наверняка получал телеграммы и бумаги в любое время суток, так что горничную
это не удивило бы. Далее. Почему ее труп не тронут? Еще того интересней –
почему убит мужчина, впервые за все время?
– Не впервые, – вставил
Анисий. – Помните, во рву на Божедомке тоже был мужской труп.
Казалось бы, весьма дельное и уместное
замечание, но шеф лишь кивнул: «да-да», не отдав должного тюльпановской
памятливости.
– А т-теперь выводы. Горничная убита вне
«идеи». Убита просто потому, что нужно было избавиться от свидетеля. Итак,
отход от «идеи» и убийство мужчины, да не просто мужчины, а чиновника, идущего
по следу Потрошителя. Чиновника активного, жесткого, ни перед чем не
останавливающегося. Это опасный поворот в карьере Джека. Он теперь не просто
маньяк, пришедший в умопомешательство из-за какой-то б-болезненной фантазии.
Теперь он готов убивать и по новым, прежде чуждым ему соображениям – то ли из
страха перед разоблачением, то ли из-за уверенности в собственной
б-безнаказанности.
– Хоро-ошие дела, – подал голос
Ведищев. – Этому душегубу теперь гулящих мало станет. Таких дел натворит!
А у вас, господа поимщики, я гляжу, и зацепки-то никакой нет. Видно, съезжать
нам с Владим Андреичем отсюдова. Леший бы с ней, со службой государевой,
отлично бы и на покое пожили, да не сдюжит Владим Андреич покоя. Без дела враз скукожится,
зачахнет. Вот беда-то, вот беда…
Старик шмыгнул носом, вытер большущим розовым
платком слезу.
– Вы, Фрол Григорьевич, пришли, так
сидите тихо, не мешайте, – строго сказал Анисий, никогда прежде не
позволявший себе такого тона в разговоре с Ведищевым. Но шеф с выводами еще не
закончил, наоборот, только-только к самому важному подбирается – а тут этот
встревает.
– Однако в то же время отход от «идеи» –
симптом обнадеживающий, – немедленно подтвердил догадку помощника
Фандорин. – Свидетельство того, что мы подобрались к преступнику совсем
б-близко. Теперь совершенно очевидно, что это человек, осведомленный о ходе
расследования. Более того, этот человек несомненно присутствовал при ижицынском
«эксперименте». Это было первое активное действие следователя, и возмездие
последовало незамедлительно. Что сие означает? То, что Ижицын каким-то ему
самому неведомым образом раздражил или напугал Потрошителя. Либо же воспалил
его патологическое воображение.
Словно в подтверждение этого тезиса Эраст
Петрович три раза подряд щелкнул четками.
– Кто же он? Трое подозреваемых со
вчерашнего дня находятся под наблюдением, но наблюдение не есть заключение под
стражу. Надо проверить, не мог ли кто-то из них минувшей ночью незаметно
ускользнуть от ока агентов. Д-далее. Нужно персонально заняться всеми, кто
вчера присутствовал при «следственном эксперименте». Сколько человек было в
морге?
Анисий стал вспоминать:
– Ну сколько… Я, Ижицын, Захаров с
ассистентом, Стенич, Несвицкая, этот, как его, Бурылин, потом городовые,
жандармы и кладбищенские. Пожалуй, с дюжину наберется или чуть больше, если
всех считать.
– Всех считать, непременно всех, –
распорядился шеф. – Садитесь и пишите список. Имена. Ваши впечатления о
каждом. Психологический портрет. Поведение во время «эксперимента». Мельчайшие
детали.
– Эраст Петрович, да я всех по именам не
знаю.
– Так узнайте. Составьте мне полный
список, наш Потрошитель будет в нем. Вот ваша задача на сегодня, ею и
займитесь. А я тем временем проверю, не мог ли кто из нашей т-троицы
осуществить ночью тайную вылазку…
* * *
Хорошо работается, когда получен ясный,
определенный приказ, когда задание по силам, а его важность очевидна и
несомненна.
Из резиденции прокатился Тюльпанов на резвых
губернаторских лошадях до Жандармского управления. Побеседовал с капитаном
Зайцевым, командиром патрульно-разъездной роты про двух прикомандированных
жандармов: мол, не замечалось ли странностей в характере, да про семьи, да про
вредные привычки. Зайцев встревожился было, но Анисий успокоил. Сказал, больно
секретное и ответственное расследование – особый глаз нужен.
Потом съездил на Божедомку. Зашел к Захарову
поздороваться. Только лучше бы не заходил – бирюк проворчал что-то
неприветливое, да уткнулся в бумаги. Грумова на месте не было.
Наведался Анисий к сторожу, выведать про
могильщиков. Ничего хохлу объяснять не стал, да тот и не лез с вопросами –
простой человек, а с понятием, с деликатностью.
Сходил к могильщикам и сам: якобы дать по
рублю в поощрение за помощь следствию. Составил об обоих собственное суждение.
Ну, вот и всё. Пора домой – писать список для шефа.
Заканчивал пространный документ, когда уже
стемнело. Перечитал, мысленно представляя каждого и прикидывая – годится в
маньяки или нет.
Жандармский вахмистр Синюхин: служака,
каменное лицо, глаза оловянные – черт его знает, что у него в душе.
Линьков. По виду – мухи не обидит, но уж
больно странен в виде городового. Болезненная мечтательность, уязвленное
самолюбие, подавляемая чувственность – все может быть.
Нехорош могильщик Тихон Кульков, с испитым
лицом и щербатой пастью. Ну и рожа у этого Кулькова – только встреть такого в
безлюдном месте, зарежет и не мигнет.
Стоп! Зарезать-то он зарежет, но где ж его
корявым лапищам со скальпелем справиться?
Анисий еще раз взглянул на список, ахнул. На
лбу выступила испарина, в горле пересохло. Ах, слепота!
