– Признаете ли вы себя виновным в
совершении убийств, – Эраст Петрович стал читать по блокноту, делая паузу
после каждого имени, – проститутки Эммы Элизабет Смит 3 апреля 1888 года
на Осборн-стрит в Лондоне; проститутки Марты Табрам 7 августа 1888 года у
Джордж-ярда в Лондоне; проститутки Мэри Энн Николс 31 августа 1888 года на
Бакс-роу в Лондоне; проститутки Энн Чэпмен 8 сентября 1888 года на Хенбери-стрит
в Лондоне; проститутки Элизабет Страйд 30 сентября 1888 года на Бернер-стрит в
Лондоне; проститутки Кэтрин Эддоус того же 30 сентября на Митр-сквер в Лондоне;
проститутки Мери Джейн Келли 9 ноября 1888 года на Дорсет-стрит в Лондоне;
проститутки Роуз Майлет 20 декабря 1888 года на Поплар-Хай-стрит в Лондоне;
проститутки Александры Зотовой 5 февраля 1889 года в Свиньинском переулке в
Москве; нищенки Марьи Косой 11 февраля 1889 года в Малом Трехсвятском переулке
в Москве; проститутки Степаниды Андреичкиной в ночь на 4 апреля 1889 года на
Селезневской улице в Москве; неизвестной девочки-нищенки 5 апреля 1889 года
близ Ново-Тихвинского переезда в Москве; надворного советника Леонтия Ижицына и
его горничной Зинаиды Матюшкиной в ночь на 6 апреля 1889 года на Воздвиженке в
Москве; девицы Софьи Тюльпановой и ее сиделки Пелагеи Макаровой 7 апреля 1889
года в Гранатном переулке в Москве; губернского секретаря Анисия Тюльпанова и
лекаря Егора Захарова в ночь на 8 апреля 1889 года на Божедомском кладбище в
Москве. Всего восемнадцати человек, из которых восемь умерщвлены вами в Англии
и десять в России. И это лишь те жертвы, о которых следствию доподлинно
известно. Повторяю вопрос: признаете ли вы себя виновным в совершении этих
преступлений?
Голос Фандорина, словно окрепнув от чтения
длинного списка, стал громким, звучным, будто коллежский советник выступал
перед полным залом. Заикание опять странным образом исчезло.
– А это, дорогой Эраст Петрович, смотря
по доказательствам, – ласково ответил обвиняемый, кажется, очень довольный
предложенной игрой. – Ну, будем считать, что не признаю. Очень хочется
речь обвинения выслушать. Просто из любопытства. Раз уж вы решили повременить с
моим истреблением.
– Что ж, слушайте, – строго ответил
Фандорин, перелистнул страничку блокнота и далее говорил, хоть и обращаясь к
Пахоменко-Соцкому, но глядя преимущественно на Ангелину.
– Сначала – предыстория. В 1882 в Москве
приключился скандал, в котором оказались замешаны студенты-медики и
слушательницы Высших женских курсов. Вы были предводителем, злым гением этого
распутного кружка и за это, единственный из участников, понесли суровое
наказание: получили четыре года арестантских рот – безо всякого суда, дабы
избежать огласки. Вы были жестоки с несчастными, бесправными проститутками, и
судьба отплатила вам такой же жестокостью. Вы попали в Херсонскую военную
тюрьму, про которую рассказывают, что она страшнее сибирской каторги. В
позапрошлом году, в результате следствия по делу о злоупотреблениях властью,
начальство арестантских рот было отдано под суд. Но к тому времени вы были уже
далеко…
Эраст Петрович запнулся и после некоторой
внутренней борьбы продолжил:
– Я обвинитель и не обязан выискивать для
вас оправдания, однако же не могу умолчать о том, что окончательному
превращению порочного юнца в ненасытного, кровожадного зверя способствовало
само общество. Контраст между студенческой жизнью и адом военной тюрьмы свел бы
с ума кого угодно. В первый же год, защищаясь, вы совершили убийство. Военный
суд признал смягчающие обстоятельства, однако увеличил срок заключения до
восьми лет, а после нападения на конвоира на вас надели кандалы и подвергли
длительному заключению в карцер. Должно быть, из-за нечеловеческих условий
содержания вы и превратились в нечеловека. Нет, Соцкий, вы не сломались, не
сошли с ума, не наложили на себя руки. Чтобы выжить, вы стали иным существом,
напоминающим человека только по обличью. В 1886-ом вашим родным, впрочем, давно
от вас отвернувшимся, сообщили, что арестант Соцкий утонул в Днепре при попытке
к бегству. Я отправил запрос в военно-судебный департамент, было ли обнаружено
тело беглеца. Мне ответили, что нет. Такого ответа я и ждал. Тюремное
начальство просто скрыло факт удачного побега. Самое обычное дело.
Обвиняемый слушал Фандорина с живейшим
интересом, не подтверждая его слова, но и не опровергая их.
– Скажите, мой милый прокурор, а с чего
вы вообще взялись ворошить дело какого-то давно забытого Соцкого? Вы уж
простите, что перебиваю, но у нас суд неформенный, хоть, полагаю, приговор
будет окончательный и обжалованию не подлежащий.
– Двое из лиц, первоначально попавших в
круг подозреваемых, Стенич и Бурылин, были вашими соучастниками в деле
«садического кружка» и поминали ваше имя. Выяснилось, что и судебно-медицинский
эксперт Захаров, участвовавший в расследовании, принадлежал к той же компании.
Я сразу понял, что сведения о ходе расследования преступник может получать
только от Захарова, хотел присмотреться к его окружению, но вначале пошел по
неверному пути – заподозрил фабриканта Бурылина. Очень уж все сходилось.
– А что ж на самого Захарова не
подумали? – с некоторой даже обидой спросил Соцкий. – Ведь все на
него указывало, и я как мог посодействовал.
– Нет, Захарова я убийцей считать не мог.
Он меньше прочих запятнал себя в деле «садистов», был всего лишь пассивным
созерцателем ваших жестоких забав. Кроме того Захаров был откровенно, вызывающе
циничен, а для убийц маниакального типа такой склад характера несвойственен. Но
это соображения косвенные, главное же, что Захаров в минувшем году гостил в
Англии всего полтора месяца и во время большей части лондонских убийств
находился в Москве. Я проверил это первым же делом и сразу исключил его из
числа фигурантов. Он не мог быть Джеком-Потрошителем.
– Дался вам этот Джек! – досадливо
дернул плечом Соцкий. – Ну, предположим, что Захаров, гостя в Англии у
родственников, начитался газетных статей про Потрошителя и решил продолжить его
дело в Москве. Я еще давеча приметил, что вы количество жертв как-то чудно
считаете. У следователя Ижицына по-другому выходило: он на стол тринадцать
трупов выложил, а вы мне московских убийств предъявляете всего десять. И это
считая вместе с теми, кто преставился уже после «следственного эксперимента», а
то вообще только четыре вышло бы. Что-то у вас не сходится, господин
обвинитель.
