Но на этот раз все получилось иначе. Незнакомка проявила настойчивость, я запрыгнул в машину и скромно съежился на полу. Каково же было мое удивление, когда женщина, уже ставшая моим лучшим другом, предложила мне устроиться на переднем сиденье! В груди моей вспыхнула надежда.
У каждого имеются свои способы выражать радость и энтузиазм. Люди в таком случае начинают топтаться, даже подпрыгивать и хлопать друг друга по спине. А я предпочитаю что-нибудь жевать. Ни в коем случае не агрессивно, а просто так, выражая удовольствие от ситуации. И потому, когда, развернувшись, мы поехали прочь от городка, а потом свернули на узкую дорожку, бегущую среди виноградников, я принялся за лежащий на сиденье ремень безопасности.
Дорожка привела нас к дому, похожему на все те, в которые я заглядывал на протяжении нескольких последних недель. И собаки в нем тоже имелись, целых две, и лаяли они так, словно собирались разорвать меня на месте. Собаки не были привязаны, и потому я не спешил вылезать из машины. Мадам пришлось довольно долго меня уговаривать, но когда знакомство состоялось, я к своей радости убедился, что обе местные обитательницы — суки: косматая старушенция, отдаленно напоминающая охотничью собаку, и хромая черная лабрадорша. Они оказались вполне безобидными и, покончив с формальности, мирно удалились в сад и там разлеглись в кустах.
К этому времени я уже тешил себя слабой надеждой, что вся эта история не ограничится коротким визитом. Мадам с задумчивым видом выковыряла у меня из усов остатки пережеванного ремня и пригласила в дом, приговаривая что-то о знакомстве с еще одним местным обитателем. Только бы не кот, молился я про себя, и не вооруженный до зубов убийца в сапогах. Удивительно, как в решающие моменты жизни такие мысли пролетают в голове буквально за долю секунды.
Выяснилось, что меня ожидала встреча со второй половиной Дирекции: он оказался босым и невооруженным, что меня порадовало, а вид имел довольно озадаченный. Мы обменялись любезностями, но я догадывался, что он не вполне разделяет чувства Мадам. Они отошли в сторонку для tête-à-tête
[5]
, а я наконец огляделся.
Я не большой знаток недвижимости, но с моей, субъективной, точки зрения здесь было совсем недурно: с двух сторон сад, дикая природа позади дома на безопасном расстоянии, на полу коврики и повсюду — запах двух сук. Им явно не приходилось спать на голой земле под открытым небом. В целом, жилье меня вполне устраивало. И потом, у них ведь уже есть две собаки, так почему бы не завести и третью?
Я навострил уши, прислушиваясь к совещанию Дирекции. Как я понял, на повестке дня стояло два основных вопроса, причем Мадам решительно защищала мои интересы, а Второй колебался между за и против. Три собаки в одном доме — не слишком ли это много? И как я уживусь со всеми остальными? Второй намекнул, что не худо бы найти моего прежнего хозяина, но Мадам в ответ на это произнесла прочувствованную речь о жестоком обращении, неадекватной кормежке и отсутствии спального места. Затем она перешла к замечаниям более личного характера и обратила внимание Второго на мои болячки, выпирающие кости и вообще бедственное состояние, а закончила горячим призывом спасти несчастное животное и окружить его заботой и лаской. Ее слова казались мне чудесной музыкой — я пододвинулся поближе и прижался к ее ноге, демонстрируя полную солидарность.
В конце концов она победила — жены обычно побеждают, как я узнал позже, — и меня оставили на испытательный срок. Я отлично понимал, что это такое. Надо всего лишь избегать неприятностей, быть любезным с двумя суками, постараться понравиться Второму — и тогда меня оставят.
Так ясно, словно это было вчера, я помню, как радостно катался по траве, впервые за несколько недель наевшись до отвала. Дирекция наблюдала за мной с порога, а солнце ласково грело мне живот. В мире царила чудесная гармония. Какой незабываемый момент!
Ночные маневры и знакомство с гигиеной
Остаток дня только подтвердил первое впечатление, и я начал верить, что жизнь наконец-то повернулась ко мне солнечной стороной. После полудня по бегущей позади дома тропинке мы отправились прогуляться в лес, и я впервые взглянул на него другими глазами. Оказалось, что лес — это совсем неплохое местечко, когда используешь его для прогулок, а не для жизни. В нем имелся богатый выбор деревьев, множество забавных мелких существ, в панике разбегавшихся при моем появлении, а из подлеска то и дело доносились интригующие звуки и шорохи. Я даже набрел на хорошо выдержанный трупик голубя и от души покатался на нем, уделяя особое внимание труднодоступным участкам за ушами и на загривке. В целом очень приятное место, хотя жить тут я, конечно, не хотел бы. И кажется, в этом больше не было необходимости.
Мы вернулись домой, и меня еще раз накормили. Я не привык к такому количеству еды, а потому после обеда, с трудом переставляя ноги, забрался под стол и устроил себе сиесту, используя плюшевую Лабрадоршу вместо подушки. Когда я проснулся, уже стемнело. Дирекция шепотом обсуждала что-то в углу — надо полагать, радовались счастливому случаю, приведшему меня в их дом.
Я навострил уши, а когда вник в суть разговора, расстроился. Они решали, где я буду спать, зачем-то приплели к этому аромат дохлого голубя и, похоже, не собирались оставлять меня в доме на ночь. Высказывалось даже нелепое предположение, что ночью у меня может возникнуть желание вернуться на прежнее место жительства. Странные люди! Кажется, я вполне ясно дал им понять, что хочу остаться под столом и прошу меня не беспокоить, и тем не менее меня бестактно вытолкали из дома и отвели в сарай.
Справедливости ради следует признать, что там было совсем неплохо, во всяком случае гораздо лучше, чем в лесу: мне выдали толстое одеяло и миску с водой, угостили на ночь галетой, погладили по голове и пожелали спокойной ночи — но все-таки это был не дом. А я-то мечтал спать в доме, положив голову на толстую Лабрадоршу, и чувствовать себя полноправным членом семьи.
Однако этой ночью моей мечте определенно не суждено было осуществиться. Огни в доме погасли, а я через открытую дверь моего скромного жилища наблюдал за звездами и, как это принято в подобные минуты, размышлял о странных превратностях судьбы. О взлетах и падениях, о счастье, таком близком и все-таки таком далеком, о своей жизни, похожей на лоскутное одеяло, ну и так далее. Интересно, как бы в подобных обстоятельствах поступил Пруст? Наверняка стал бы плакать и звать маму. Правда, ему никогда не пришлось бы ночевать в сарае. Насколько я помню, он постоянно жил в доме.
На всякий случай я пару раз тоскливо взвыл, закончил выступление жалобным, всхлипывающим вибрато и стал ждать, не зажжется ли в доме свет. Он зажегся, и Дирекция в полном составе явилась в сарай, дабы проверить, не подвергся ли я нападению хищной полевой мыши. Как только они обнаружили, что я жив, здоров и исполнен решимости последовать за ними в дом, сочувствие сменилось холодностью и мне пришлось выслушать несколько резких слов.
