Книга Дочь скульптора, страница 10. Автор книги Туве Марика Янссон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дочь скульптора»

Cтраница 10

Это — четвертый залив, большой Мертвый залив, который переплывал поросенок. Поросенок был громадный и пахнул ужасно. Иногда я думаю, что он был жуткого иссиня-красного цвета и что глаза его шевелились, пока он не разбился о камни, но я в этом не уверена и не смею даже думать об этом.

В большом Мертвом заливе никого не встретишь и никого не припомнишь. Это место ужасных картин, что приходят с моря.

Сперва появляются птицы. Их видишь на горизонте, словно скопление темных облаков. Оно все поднимается и растет.

Это большие серые птицы длиной в десять метров, и летят они жутко медленно. Крылья их похожи на рваные пальмовые листья, они взъерошены и растрепаны ветром; тысяча громадных птиц парит в небесах, отбрасывая тень на землю. Ни одна из них не издает ни звука.

Если бы вдруг настало утро, когда солнце бы не взошло! Если бы случилось так, что мы проснулись, как обычно, а папа посмотрел бы на часы и сказал: «Опять идут неправильно. Часы, черт побери, остановились!» Мы попытались бы заснуть, но не тут-то было. Папа попробовал бы включить радио, но оно только завывало бы. Тогда мы вышли бы посмотреть, не случилось ли чего-нибудь с антенной. Но все было как обычно. Другая антенна по-прежнему висела на березе. Было восемь утра, но стояла жуткая темень. Поскольку мы совсем проснулись, мы, конечно, выпили бы кофе. Фанни сидела бы на заборе и пела великую Песнь Дождя.

Вот уже девять, и десять, и одиннадцать, и двенадцать часов, но солнце не всходит, стоит сплошная темнота. Тогда папа говорит, что теперь что-то не то, и идет к Каллебисину немного поболтать. Каллебисин сказал, что дело, верно, идет к перемене погоды. Такого еще на людской памяти и не припомнишь.

Стояла такая же тишина, как во время затемнения. И было холодно. Мама занесла дрова и зажгла плиту. Настало два часа, и три, и четыре. Было семьдесят пять минут седьмого. И тогда мама сказала: «У нас есть два пакета свечей и три литра керосина. Но что будет с нами дальше, я не знаю».

И вот именно тогда-то и началось бормотание за горизонтом.

Хорошенькая была история. А вот еще одна.

Однажды вечером, как раз перед самыми сумерками, мы услыхали слабый звук, словно кто-то полоскал горло. Когда мы вышли из дома, то увидели, что море вжалось, сползло на пять метров вниз само в себя, а все берега — зеленые и илистые. Лодки задохнулись в своих причальных канатах. Окуни, как сумасшедшие, прыгали в болоте. Все пустые бутылки и консервные банки стыдливо выползли из моря. Море продолжало опускаться. Что-то пузырилось у небольшого Каменного островка, когда море соскользнуло в тресковую заводь. Море сползало все дальше и дальше вниз, туда, где лежат сотни старых скелетов и дохлых поросят и вещей, которые не принято называть.

Неназываемые вещи. Хуже быть не может. Мне внезапно все опротивело.

Можно прыгать с одного камня на другой. То есть надо скакать очень быстро и только на одну-единственную секунду касаться каждого камня. Никогда не ступать ни на берег, ни в тростник, только на камни, и все быстрее и быстрее. В конце концов ты превращаешься в ветер, ты — ветер, и в ушах свистит, и все вычеркнуто и ушло, остался один лишь ветер, а ты все прыгаешь, и прыгаешь, и прыгаешь. Я всегда прыгаю правильно, я уверена и сильна, а теперь я приближаюсь, подпрыгивая, к последнему морскому заливу, который мал и красив и при этом — мой собственный. Здесь есть дерево, на которое можно взбираться, дерево с ветвями до самой верхушки. Ветви похожи на лестницу Иакова [15] , а на верхушке сосна сильно раскачивается, потому что теперь дует с юго-запада. Солнце успело взойти до утреннего кофе.

Если даже тысяча маленьких девочек пройдут под этим деревом, ни одна из них не сможет даже заподозрить, что я сижу наверху. Шишки — зеленые и очень твердые. Мои ноги — загорелые. И ветер раздувает мои волосы.

МОРСКОЕ ПРАВО

Если вода поднимается, значит, быть шторму. Если она опускается очень быстро и низко, — тоже может случиться шторм. Ободок вокруг солнца может быть опасен. И солнечный закат в дымчатых темно-багровых красках не предвещает ничего хорошего. Есть еще много другого, но именно сейчас я этим не интересуюсь. Не все ли равно, не одно, так другое…

В конце концов, папа был уже не в силах успокоиться и пустился в путь на лодке. Он укрепил рангоут [16] и сказал:

— Подумать только! В лодке любая вещь когда-нибудь да пригодится!

Мы сидели тихо. Читать нам не позволяли, — это значит презирать лодку. Ничего не должно было свисать сзади, ни лини [17] , ни лодочки из бересты, потому что лоцманы могли их увидеть. Мы ловко обошли риф, не слишком потеснив его, потому что это кажется вызывающим, и не слишком отклоняясь в сторону, так как подобный маневр производит впечатление осторожности и лоцманы могут тоже это увидеть. И только после этого пустились в путь.

Есть множество вещей, которых следует опасаться. Носовой фалинь [18] может запутаться в ногах и упасть за борт. Бывает, что, высаживаясь на берег, поскользнешься и разобьешь голову, да еще утонешь. А если держишься слишком близко к берегу, тебя может засосать. Если же заплывешь слишком далеко, тебя занесет в тумане в Эстонию. В конце концов сядешь на мель и тогда… ха-ха-ха! Но хотя папа все время думает обо всем, что может произойти, он любит высокие волны, в особенности если они несутся с северо-запада и становятся длинными-предлинными. Все идет точь-в-точь, как он сказал: поднимается ветер и дует все сильнее и сильнее. Так что теперь папе больше нечего волноваться, и пока дует ветер, папа может быть весел и спокоен.

— О горе, о горе, пленительная дева, теперь нам никогда не вернуться назад…

Мы живем под рангоутом на острове Туннхольмен, и ветер дует только все сильнее и сильнее.

Хэрмансоны и Шёберги приплывают чуточку позднее. У них нет детей. Они поднимают свои паруса на ночь рядом с нашим. А потом нас принялся обдувать ветер. Все фру [19] бегали вокруг и приводили все в порядок, а господа мужчины катили большие камни и что-то друг другу кричали и поднимали лодки как можно выше. Когда настал вечер, мама закутала меня в одеяло. Под парусом виднелся треугольник берега, поросшего вереском, и буруны, и небо, становившееся то больше, то меньше, когда парус трепало ветром. Всю ночь господа мужчины ходили внизу по берегу и проверяли, все ли так, как должно быть. Они тянули лодки и измеряли уровень воды и обсуждали, какова сила ветра на мысу. Иногда заходил папа — посмотреть, на месте ли мы, и рассовывал нам по карманам хрустящие хлебцы. Он смотрел на меня, зная, что я так же сильно люблю шторм, как и он.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация