Леонтьева Г. А., «Якутский казак Владимир Атласов – первопроходец земли Камчатки», М., 1997; Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки. Петропавловск-Камчатский, 1997. Ч. 2.
Додонов В., СЫСКНОЕ ДЕЛО КАЗАКА ВЛАДИМИРА АТЛАСОВА
Горизонт края света
Романтическое повествование с двойным сюжетом
Встречь солнца
(Из записок журналиста Игоря Анкудинова)
Вэ И и другие
– Отпросись у Вэ И. Всего на два дня! – канючил Леша. – Неужели не отпустит? Скажи, материал в газету напишешь – и дело в шляпе…
– Да что ты меня учишь! – рассердился я. – Знаешь, давай сходим к шефу вместе. Всё объясним, убедим – ум хорошо, два – лучше…
– Не-е, – закачал головой Лёша. – Я не пойду. Вэ И решит, что я для собственного удовольствия хочу поехать к Старому посёлку, да еще и тебя сманиваю…
Уже вторые сутки мы обсуждаем этот вопрос: как попасть на Сухую протоку, вернее – как убедить Вэ И отпустить нас туда на несколько деньков. Неделю тому назад Лёша был в тех местах: уплыл на моторке в пятницу вечером, вернулся раным-ранёшенько в понедельник и в девять часов уже сидел на верхней ступеньке редакционного крылечка. Рядом с ним стояла жёлтая эмалированная миска, до краёв наполненная крупными бусинами черной смородины. На севере Камчатки ягоду не в садах собирают – зачем её выращивать, когда стоит отойти от поселка метров на пятьсот – и снимай урожай!
Угощая нас ягодой, Леша как бы между прочим небрежно заметил: набрал три ведра смородины, две больших корзины белых грибов, каждый с ноготок – как раз на маринад, и еще выловил три десятка чиров.
Лёша родился и вырос на Пенжине, самой большой реке камчатского Севера. В нем слились две древние крови: отец – чукча Анкавьи, мать – эвенка Мария, в свои сорок пять лет не потерявшая свежего румянца и белозубой улыбки.
С детства Лёша зазубрил каждый куюм и перекат реки, как первоклассник – таблицу умножения. А уж мастера по копчению и засолке рыбы лучше его поискать еще надо. И в тот день он, кстати, готовил в своей самодельной коптильне тех самых чиров. Если эту рыбу чуть-чуть подсолить, провялить на солнце и сутки подержать в дыму кедрового стланика, то получается замечательный балычок: темная рыбина пахнет особенным, благородным ароматом, и с ее лоснящихся бочков нет-нет и упадёт капелька густого и прозрачного, как янтарь, жира. Такой чир только в Сухой протоке и водится.
– Лёша, а что если мы пообещаем Вэ И привезти несколько сухопротокинских чиров? Может, соблазнится?
– Что ты! – испугался Леша. – Тогда точно подумает: на развлекуху едем. Нет, так и говори: хочется, мол, порыться в развалинах Старого посёлка, может, отыщем кое-какие экспонаты для районного музея…
– Ага, так он и купится на эти экспонаты, – хмыкнул я. – Одно дело: в газете о музее писать, просить читателей помочь ему кто чем может, и совсем другое – самому хоть одним пальчиком пошевелить. Если я уеду, на Вэ И дополнительная нагрузка ляжет: кто-то же должен делать макет, искать материалы в субботнюю страничку…
– Ну, скажи ему: мол, материал для репортажа на всю полосу привезёшь, – настаивал Лёша. – Мы и фотоаппарат с собой возьмём!
– Не убедительно. Лучше сказать правду. Будь что будет.
С тем я и отправился к шефу. Вэ И сидел за столом неподвижно и прочно. Он углубился в созерцание стены напротив, даже головы не повернул – ни дать, ни взять маленький восточный божок.
Я, переминаясь с ноги на ногу, осторожно кашлянул. Вэ И моргнул и, наконец, устало вздохнув, кивнул мне, переложил одну из папок, громоздящихся перед ним, на край стола и голосом великомученика спросил:
– С каким вопросом?
– Отпустите меня в Старый посёлок, всего на два рабочих дня! – выпалил я заученную наизусть фразу и, не давая шефу опомниться, так же скороговоркой продолжал:
– Мы уйдём вверх по Пенжине в пятницу вечером, в воскресенье уже будем на месте, пороемся там в развалинах, а во вторник к концу дня вернемся в Каменный.
– Кто это «мы»?
– Лёша и я.
– Ага, – сказал Вэ И, задумчиво пожевал губами и вздохнул:
– Шустрые!
Похоже, тема разговора ни капельки его не интересовала. Больше, пожалуй, занимала глупая сизая муха. Она то билась о стекло, то устало присаживалась на бледно-розовую шапочку герани, потирала лапками ушибленные бока и снова штурмовала стеклянную твердыню. А форточка, между прочим, открыта. Я тоже понаблюдал за мухой, усмехнулся и снова пошёл в наступление:
– Вы же знаете, что Лёша там был! Говорит: вода большая, пройдём! Возьмём с собой две-три лишние канистры бензина. На всякий случай. Так что не беспокойтесь: уже в среду буду сидеть в своем кресле.
– Ну-ну, – поморщился Вэ И. – Самоуверенный какой! Если вода малая, то никакой бензин не поможет. Название-то неспроста такое дано: Сухая протока…
Два последних слова он выговаривал медленно, по слогам, словно общался с человеком, плохо понимающим русский язык. Ну, или как с дебилом.
– В конце концов, – настаивал я, – мы просимся в Старый посёлок не ради своего удовольствия. Понимаете? Там сохранилась юрта Лёшиного деда, а в ней – деревянные пластинки. С одной стороны, вроде бы, исписаны кириллицей – с завитушками, крючочками и точечками. Старославянская вязь, словом.
– А на другой стороне, – меланхолично продолжил шеф, – старик-эвен вёл записи на своём языке. Уже в сто первый раз слышу эту историю!
– Лёша утверждает, что сам видел эти записи.
– О, господи! – поморщился Вэ И и пристально посмотрел на меня, как это умеют делать, пожалуй, только психиатры. – Знаешь ли ты, Игорь, что у эвенов до революции…
–… октябрьского переворота, – механически поправил я и тут же прикусил язык: Вэ И, как бывший член бюро райкома компартии, терпеть не мог любых посягательств на свои идеалы, и уж тем более – на значение того события, которое люди его поколения именовали Великой Октябрьской социалистической революцией.
–… у эвенов до революции не было своей письменности, – стоически закончил фразу Вэ И. – Это научно доказанный факт. Может, старик просто что-то для забавы рисовал, а?
– В конце концов, – настырничал я, – отбросим версию об эвенской письменности. Но ведь среди русских землепроходцев были грамотные люди – они вполне могли сделать какие-то надписи на тех самых дощечках. Если удастся их отыскать и прочесть письмена, то получится хороший материал! Для нашей же газеты стараюсь, Вольдемар Ипполитович.
