Ночь выдалась ясной, светлой. Юкагиры, высыпав из-за кустов, небольшими группами приближались к лагерю.
– Передние стрелки пойдут вон туда, – показал Атласов на рощу. – Палите что есть силы! Задние – не теряться: будут иноверцы наседать, стрелы пущать – пугайте их из пищалей. Даст Бог, прорвемся…
* * *
Потап Серюков не нашёл отряд Сидора Бычана. Тундровые жители говорили, что мельгытанги, взяв добрый ясак, ушли на Анадырь-реку. Делать нечего, казаки решили повернуть обратно – на соединение с отрядом Атласова.
Однажды, когда устраивались на ночной привал, порыв ветра донёс чей-то надсадный крик. Потап направил двух казаков на разведку: кто орёт, чего надобно? Вскоре посланные вернулись. С ними, прихрамывая, шёл Ерёмка Тугуланов. Никто, конечно, не ожидал встретить его в здешних местах.
– Ерёмка! Ты ли это, братец? Уж не леший ли тебя в эту глушь занёс? Ыот встреча так встреча! – Потап радовался от души.
Ерёмку усадили у огня обсушиться.
Закрывая от наслаждения глаза, он долго пил кипяток, заваренный сушеной смородиной. Казаки нетерпеливо подталкивали его: когда будешь говорить? Но Тугуланов, покрякивая и причмокивая, невозмутимо продолжал чаёвничать.
– Да скажи, наконец, как очутился-то здесь? – не выдержал Потап.
– Не томи душу! – просили и другие казаки.
– Идти скоро-скоро к Атласову надо, – проронил Ерёмка, вытирая губы ладонью. – Мои сородичи зла ему желают. На Панкаре в осаде держат.
Но запас русских слов у Ерёмки был невелик. Потому он встал, повелительно взмахнул руками, требуя тишины, – и принялся в лицах изображать события страшной ночи.
Казаки взволнованно смотрели невесёлое представление. Жесты, мимика и междометия Ерёмки помогли им понять: вот уже которую неделю Атласов сидит в заброшенном корякском острожке, окружённый юкагирами. Надо идти к Панкаре!
* * *
Устрашающе молчалив и неприступен Атласов. Ни один мускул на лице не дрогнет, когда смотрит на Ому и его приспешников. Словно застыл Большой мельгытанин, поражавший прежде буйным нравом. Никто не знает, что на уме у начального человека, какую месть он замышляет изменщикам. И казаки, и юкагиры хорошо знают беспощадный характер предводителя, да и крепость его кулака многим знакома не понаслышке. Но спокойна рука Атласова.
Что, в самом деле, решить? Надо ли наказывать изменщиков сию минуту – батогами, хлыстами, держать их под надзором в холодной землянке без пищи и воды? Ведь достоверные известия пришли с Чукотки: Анадырское зимовье окружено юкагирами и чукчами, они грозятся учинить русским великое разорение. Узнав об этом, спешно вернулся назад отряд казаков, высланный на розыски Атласова.
Что делать, как быть? Худо поступит Атласов, если, как собак, прибьёт своих вероломных спутников. «Тундровая почта» тут же понесёт весть об этом по стойбищам и кочевьям, а как она дойдёт до сородичей юкагиров – те обозлятся в отместку разрушат Анадырское. Придётся, видно, простить Ому. Не стоит держать в напряжении весь лагерь, ведь надо идти дальше, к югу Камчатки. И даже можно сделать уступку: пусть люди Омы охотятся на Палане и Лесной – хороший ясак заплатят царю. Да и казакам после пережитого надобно придти в себя, успокоиться, окрепнуть. В осаде они изнервничались, изголодались: даже пришлось отваривать лахтачьи ремни
[36]
и сдабривать тот бульон корой деревьев. Юкагиры никак не ожидали, что на подмогу мельгытангам внезапно нагрянет отряд Серюкова. Побросав свои копья и луки, они униженно запросили пощады, и сам Ома распростёрся ниц перед Атласовым.
Однако объявленная милость не обрадовала изменников. Угрюмые юкагиры хранили молчание. И только молодой корякский князик, которого с десятком воинов на помощь Оме, видимо, прислал Иктеня, шумно радовался: Атласов велел забрать у него всех оленей и отдать казакам на пропитание – он посчитал это истинным знаком прощения.
Своё появление в стане Омы князик объяснял тем, что заблудился-де в тундре, увидел людей – в гости к ним пришёл. Но Атласов ему не верил. Он подозревал: предводители аборигенов готовят большую битву с русскими. И решил сделать ответный ход: отправил в Анадырское Яшку Волокиту и Ерёмку Тугуланова. Они возвесят тамошним чукотским родам, что мельгытанги целы и невредимы, затея бунтовщиков провалилась, и Ома покорён. Огненный дух по-прежнему защищает русских от бед и поражений. Такое известие, считал Атласов, должно образумить Канмамутея, желавшего посрамить и разорить Анадырское. Если посрамлён Ома, лучший воин юкагиров, то и чукчам нечего надеяться на удачу.
Казачье житьё в корякском стойбище разнообразием не отличалось. Так же, как и туземцы, они долго спали, ходили на рыбалку, кашеварили. Русские тоже питались рыбой, мясом, кореньями, разве что в отличии от аборигенов ухитрялись готовить блины и оладьи, а оленину жарили прямо над огнём – варёная приелась, и хотелось чего-нибудь особенного.
Вместе с жителями стойбища казаки охотились на зверя, и чинили нарты, и рубили деревья на дрова – мало ли работы! А чтобы хоть как-то скрасить скуку долгих зимних вечеров, служилые тайком от Атласова попробовали поставить вино, и нашли ведь способ! Одному из казаков случилось глотнуть окисший рассол голубицы, с осени заготовленной местными сидельцами, и почувствовал он хмельной вкус. Тут же клиунул товарищей и, приготовив котел, к великой радости соучастников поставил ягоду на бражку. И начались опыты!
Проведав, что коряки гонят вино из сладкой травы агагатки, казаки тоже принялись мочить её в воде, квасить с толчёными кедровыми орешками, смешивать с той же голубицей – ничего, доброе сусло получалось, но всё ж не забирало как положено: пошумит в голове да и успокоится, сладко да не хмельно.
Русский человек, если выпить захочет, а горячительное зелье взять негде, всё равно найдёт способ захмелеть. Вот и казаки и додумались квасить особливую травку агататку в кипрейном соке, и бражку ту перегоняли, но без успеха: желанной крепости в напитке всё равно не было. И тогда стали класть агататку прямо в котлы, и получили ведь то, что искали!
Трава, закупоренная в котле, бродила так, что посудина аж тряслась и шипела, готовая выскочить из укромного уголка и пойти вскачь по юрте. И чтобы утаить это изобретение от Атласова, казаки, как только он входил к ним, нарочито громко разговаривали, смеялись, пели, а то, дурачась, затевали игру на бубнах: нравится, мол-де, им эта корякская забава.
Но всё ж однажды начальный человек учуял, бес, запах браги. Он поводил носом, фыркнул, подошел к топчану, заваленному волчьими шкурами, и отрыл под н говорливый ими котёл.
– Великая беда от вина порой случается, – сказал он, – и винолюбцев я не терплю – про то ведаете, – помолчал, усмехнулся и затуманился. – Но и радость великая в вине, коли оно с толком пьётся. Что, додумались гнать его даже в снегах? Ну-ну…
И, к удивлению казаков, не тронул посудины, только на выходе обернулся, покачал головой и пальцем погрозил:
