Так вот мы поговорили. И если бы я не поставил в магнитофон кассету с записью песен Эдит Пиаф, и не зазвучала бы «Жизнь в розовом свете», а потом – «Я ни о чём не жалею», и потом что-то ещё, даже не представляю, чем бы закончился наш разговор. А так он закончился любовью. Хм! Любовью? Нет, вру: хорошим сексом. И не более того.
А картинка с Садом камней, между прочим, висела над моей кроватью. И на ней прятался пятнадцатый камень, о котором знали все, но никто его не видел.
Надо же, о какой только чепухе не думаешь, прыгая с кочки на кочку! А во всём виноват Денбей. Ну, почему нигде, ни в «скасках» Атласова, ни в «роспросах» Сибирского приказа, ни в бумагах Петра Первого нет упоминания о том, что этот японец рассказывал о Саде камней?
Господи, и что я так на этом зациклился? Не надо ничего усложнять. Всё должно быть просто и ясно. Вот, например, Степанида любила своего Атласова. И ждала его. И верила ему. А он, что же, святой был? И не портил, как другие казаки, камчадальских девок? И это не нужно ему было – хотя бы «для здоровья», как потом выразился граф российской литературы Лев Николаевич Толстой? Ну, не о любви же речь, а об естественных требованиях здорового мужского организма…
Мельгытанги – огненные люди
(Окончание)
Денбей, прикрыв глаза, рассказывал о прекрасных горах Японии, её садах и полях, и о том, как строятся там храмы, и об узких улочках Эдо рассказывал, и хвалился высокими деревьями, но больше – маленькими, которые по триста лет растут в горшках, и название им бонсай. А небо над Японией – чистое, высокое, голубое. И если хочешь быть счастливым, приезжай в Эдо
[52]
.
Тысячи крестьян, ремесленников, торговых людей шли в столицу, и оставались в ней или оседали в соседних деревнях, и кормили Эдо, и поили его, и одевали, и строили, и сочиняли песни. Велика Страна Восходящего солнца, и правит ею живой бог – император, и так он велик, могуч и мудр, что даже легчайшее мановение его пальца может вызвать ураган, а кто невзначай на него глянет, навек лишится зренья – грозна его солнцеподобная красота! А золото и драгоценные каменья, собранные в императорских дворцах, меркнут перед блеском и величием живого бога, равного которому нет в Поднебесной.
– Диво-то какое! – изумлялись казаки. – Да неужто ваш император сильнее нашего царя? Вот бы глянуть на него, проведать вашу землицу…
– Император охраняет Японию от чужеземцев, – продолжал Денбей. – Никого не позволяется ступить на её землю. Правда, бледнолицые пришельцы всё же приходят иногда к нашим берегам, но император закрыл для них порты.
– А были ли у тех пришельцев огненные палки?
Атласов по привычке назвал пищали и самопалы так, как называли их северные народы. Денбей в ответ снисходительно улыбнулся:
– И порох у нас есть, и ружья имеются, и железо родится – пики, мечи и сабли из него куём. Японца «огненной палкой» не удивишь.
– Выходит, у вас своё державство есть, – как бы подытожил разговор Атласов. – В защите и покровительстве не нуждаетесь?
– Император, наоборот, велит приискивать землицы, чтобы свою власть на них распространить, – признался Денбей. – Много народа в Японии, плодится он и множится – нужны новые земли…
– Так не землицу ли ты тут со товарищи приискивал?
Ничего не ответил Денбей, будто вопроса не понял, и глаза в землю потупил.
И день сменял ночь, и ночь сменяла день, и прошло ещё немало времени прежде, чем Атласов двинулся обратно на север. Денбея он взял с собой: отправить его в Японию всё равно не на чем, а вот в Якутске полезным будет – пусть расскажет о своей родине воеводе.
На Иче казаки срубили зимовье. Долго ли русскому человеку пустить корни на новом месте? Придет, осмотрится, облюбуется, плюнет на ладонь да крепко за топор ухватится – глядь, уж и домину выстроил, и жёнку в неё поселил, и детишек наплодил, и всё – шутя, легко, с шутками-прибаутками. А уж как обустроится, то его больше на покой станет клонить, и бока почнёт на печи налёживать, и эдаким сиднем порой сделается, что сам себе удивляется, а перемениться уж не может. Вот этого сидячего образа жизни многие казаки и пугались, потому подолгу на одном месте не задерживались.
Русские пережили в зимовье на Иче самые холодные месяцы. Вместе с юкагирами они охотились на соболей, и немало добыли мехов. А как истратили почти весь запас пороха, свинца и собрали с местных сидельцев ясак – где силой, а где добрым словом, так и двинулись к Анадырскому. В новой землице Атласов оставил Потапа Серюкова с небольшим отрядом. Ему был дан наказ поставить в верховьях Камчатки крепкий острожок. Землю эту, богатую и дивную, обживать надо.
Встречь Солнца
(Записки И. Анкудинова. Окончание)
…Измученные комарами и поистине африканской жарой, мы уже шестой час пробирались по тундре, и совсем ошалели от беспрестанного прыганья с кочки на кочку. Иной раз, не рассчитав движение, то я, то Лёша попадали в вязкую, зловонную жижу. Но все эти неприятности скрашивали небольшие озерки, похожие на зеркальца; вокруг них росли зелёные куртины ивняка, Вдоль серебристых проток шумели заросли молодых топольков. То и дело попадались болтливые куропатки. Они выдавали себя громким «какрыарр!». Птицы, заетив нас, предпринимали разные хитрости, чтобы отвести от своих выводков. Одни убегала в густой кустарник, другие притворялись подранками – бились в траве, а самцы, чаще всего, тревожно вскрикнув, пролетали над самыми нашими головами, и как бы издеваясь, резко сворачивали в сторону: ну, мол, догони, попробуй!
Маленькие куропачата, до того беззаботно нежившиеся на солнцепеке, затаивались в траве, и от испуга даже глаза прикрывали. Может, думали, что если они никого не видят, то и их тоже никто не видит? К такому затаившемуся птенцу можно подойти вплотную и даже потрогать его – не убежит!
С жалобным криком кружил в небе кречет. Помешали мы его охоте на неразумных куропаток. Хоть бы у них смекалки хватило не подниматься в вохдух – этот сокол берёт добычу обычно на лету.
Вспугнутые им, с едва слышным писком взлетела над озерком стайка плавунчиков. Птички пронеслись над стеблями прибрежной травы и точно по команде опустились на ближнее болотце, и засновали, и завертелись в его зелёной тине. Самки плавунчиков похожи на яркие поплавки. Они, на первый взгляд, резвились совершенно беззаботно. Надеялись, видимо, на зоркость серо-белые самцов, которые тревожно поглядывали по сторонам – караулили свои выводки.
Наблюдать за выводком плавунчиков ещё интереснее, чем за куропатками. На воде они будто бы танцуют – и раз, два, три, кивок головы, и снова – раз, два, три, кивок очередному партнёру, и – раз, два, три – дамы меняют кавалеров. А самое-то увлекательное, что во время этих танцев они неплохо закусывают: взбивают пену, доставая из неё разных личинок и жуков.
Поймёт ли когда-нибудь мой приятель Валерка Истомин, почему мне нравится тундра, и отчего нужны мне и звери, и птицы, живущие в ней? Нет, не на мушку ружья, не на обеденный стол, не на воротник или шапку. Зачем мне шапка? У меня есть неплохая, и к тому же модная, утеплённая кепка!
