– Не знаю. Д-давайте прикинем. – В
свете фонаря было видно, как гладкий лоб под лаковым козырьком полицейской
фуражки собирается морщинами. – Возможностей несколько. Первая. Доктор
Линд и заложники здесь. Тогда нужно наблюдать за окнами и ждать. Если станут
уходить – нанесем удар. Вторая возможность. Здесь только Линд, а Эмилия и
мальчик где-то в другом месте. Всё равно нужно ждать, пока он выйдет, и
следовать за ним, пока доктор не выведет нас к заложникам. Третья возможность. Здесь
нет ни Линда, ни п-пленников, а только Почтальон и его семейство – кто-то ведь
все-таки в доме был? В этом случае к Почтальону от Линда должны придти. Вряд ли
в этом домишке имеется телефонная связь. Стало быть, опять-таки требуется
подождать. Посмотрим, кто придет, и далее будем действовать сообразно
обстоятельствам. Итак, имеется три варианта, и при каждом понадобится ждать.
Д-давайте устраиваться поудобнее – ожидание может затянуться. – Эраст
Петрович посмотрел вокруг. – Вот что, Зюкин, пригоните-ка с бульвара
извозчика. Не говорите, куда ехать. Скажите только, что нанимаете его надолго и
что получит он щедро. А я пока присмотрю местечко поудобней.
Когда четверть часа спустя я подъехал к тому
же углу на ваньке, Фандорин вышел к нам из густой тени. Поправляя портупею,
сказал строгим, начальственным голосом:
– Бляха № 345? Всю ночь будешь с
нами. Секретное дело. За труды получишь четвертную. Отъедешь вон в ту
подворотню и жди. Да не спи у меня, вологда! Понятно?
– Понятно, чего ж непонятного? –
бойко ответил извозчик, молодой мужик со смышленным курносым лицом. Как
Фандорин догадался по его виду, что он вологодский, я не понял – но ванька и в
самом деле вовсю налегал на «о».
– Идемте, Афанасий Степанович, удобнейшее
место п-присмотрел.
Напротив того самого домика стоял особняк
повнушительней, обнесенный решетчатым палисадником. Эраст Петрович в два счета
перемахнул через изгородь и жестом велел мне последовать его примеру. По
сравнению с оградой Нескучного сада это были сущие пустяки.
– Ну как, недурно? – с гордостью
спросил Фандорин, показывая на противоположную сторону переулка.
Вид на Почтальонов дом и в самом деле
открывался идеальный, но «удобнейшим» наш наблюдательный пункт мог назвать
разве что завсегдатай мазохистического (если я правильно запомнил это слово)
кабинета из клуба «Элизиум». За палисадником оказались густые и колючие кусты,
сразу же начавшие цепляться за мою одежду и расцарапавшие мне лоб. Я закряхтел,
пытаясь высвободить локоть. Неужели придется сидеть тут всю ночь?
– Ничего, – бодро шепнул
Фандорин. – Китайцы говорят: «Благородный муж не стремится к уюту».
Давайте смотреть на окна.
И мы стали смотреть на окна.
Правду сказать, ничего примечательного я там
не увидел – только пару раз по шторам мелькнула неясная тень.
В других домах окна давно уже погасли, а
обитатели нашего, похоже, спать не собирались – но это единственное, что могло
показаться подозрительным.
– А если четвертая? – спросил я часа
два спустя.
– Что четвертая?
– Возможность.
– Это какая же?
– Что, если вы ошиблись и почтовый
служитель никакого отношения к Линду не имеет?
– Исключено, – что-то слишком
сердито прошипел Фандорин. – Непременно имеет. И обязательно выведет нас к
самому д-доктору.
Вашими бы устами да мед пить, пришла мне на ум
народная поговорка, но я промолчал.
Прошло еще с полчаса. Я стал думать о том, что
впервые в жизни, кажется, потерял счет дням. Что сегодня – пятница или суббота,
семнадцатое или восемнадцатое? Не то чтобы это было так уж важно, но я
почему-то никак не мог успокоиться. Наконец, не выдержав, спросил шепотом:
– Сегодня семнадцатое?
Фандорин достал брегет, блеснули фосфорические
стрелки.
– Уже пять минут как в-восемнадцатое.
18 мая
День накануне был теплый, да и вечер тоже,
однако после нескольких часов неподвижного сидения я порядком продрог.
Застучали зубы, онемели ноги, а надежды на полезный исход нашего ночного бдения
уже почти не оставалось. Фандорин сохранял полнейшую невозмутимость – более
того, за все время ни разу не пошевелился, так что у меня возникло подозрение,
уж не спит ли он с открытыми глазами. Сильнее всего меня раздражало
умиротворенное, я бы даже сказал благодушное выражение его лица, будто он сидел
и слушал волшебную музыку или пение райских птиц.
Вдруг, когда я уже всерьез начал подумывать,
не взбунтоваться ли, Эраст Петрович, не меняя благостной мины, прошептал:
– Внимание.
Я встрепенулся, однако никаких особенных
перемен не заметил. В доме напротив по-прежнему горели два окна. Ни движения,
ни звуков.
Я снова взглянул на соседа и увидел, что он
еще не вышел из сна, забытья, мечтательности – в общем, своего странного
транса.
– Сейчас выйдут, – тихо сказал он.
– Да с чего вы взяли?
– Я слился с домом в одно сущее, дал дому
проникнуть в себя и стал слышать его д-дыхание, – с самым серьезным видом
заявил Эраст Петрович. – Есть такая восточная м-методика. Долго
рассказывать. Но с минуту назад дом начал скрипеть и покачиваться. Он
г-готовится исторгнуть из себя людей.
Трудно было сразу понять, шутит Фандорин или
же начал заговариваться. Я склонялся ко второму, потому что для шутки выходило
слишком уж несмешно.
– Господин Фандорин, вы спите? –
осторожно поинтересовался я, и в этот самый миг окна вдруг погасли.
Полминуты спустя дверь открылась, и вышли
двое.
– В доме никого не осталось, он п-пуст, –
медленно проговорил Фандорин, а потом внезапно схватил меня за локоть и
скороговоркой прошептал. – Это Линд, Линд, Линд!
Я испуганно дернул головой и увидел, что Эраст
Петрович совершенно переменился: лицо напряженное, глаза сосредоточенно прищурены.
Неужели и вправду Линд?
Один из вышедших был Почтальон – я узнал
фигуру и фуражку. Второй был среднего роста, в перекинутом через плечо длинном
плаще навроде альмавивы и калабрийской шляпе с низко провисающими полями.
– Второй, – шепнул Фандорин, пребольно
стиснув мне локоть.
– А? Что? – растерянно пролепетал я.
– Второй вариант. Линд здесь, а заложники
где-то в другом месте.
– А вы уверены, что это именно Линд?
