— Сказать, что знал, было бы преувеличением, — уточнил Смоленый, — но я наблюдал за ним издали, как и за многими, кто работал в порту. Он был достойным, отважным, богобоязненным человеком.
— А вы знаете, как он погиб? — продолжил допытываться Гарри, глядя собеседнику в глаза с надеждой, что наконец-то получит честный ответ на вопрос, который столь долго его тревожил.
— А что тебе рассказывали? — осторожно спросил Смоленый.
— Что он погиб на Великой войне. Но я родился в тысяча девятьсот двадцатом, и даже я смог подсчитать, что это невозможно.
Некоторое время старик молчал. Гарри замер на краешке сиденья.
— Он был серьезно ранен на войне, но ты прав, не это стало причиной его смерти.
— Тогда как же он умер?
— Если бы я знал, то рассказал бы тебе, — ответил Смоленый. — Но по округе тогда гуляло столько слухов, что я не нашел кому верить. Однако есть несколько человек — и трое в особенности, — кому, вне всякого сомнения, известна правда о том, что произошло той ночью.
— Наверняка один из них — мой дядя Стэн, — решил Гарри. — Но кто же двое остальных?
Старый Джек помедлил, прежде чем ответить.
— Фил Хаскинс и мистер Хьюго.
— Мистер Хаскинс? Бригадир? — переспросил Гарри. — Он мне и слова не скажет. А кто такой мистер Хьюго?
— Хьюго Баррингтон, сын сэра Уолтера Баррингтона.
— Это семья, которая владеет судовой компанией?
— Именно, — подтвердил Смоленый, опасаясь, что зашел слишком далеко.
— И они тоже достойные, отважные и богобоязненные люди?
— Сэр Уолтер — из лучших, каких я когда-либо знал.
— А что насчет его сына, мистера Хьюго?
— Он, боюсь, слеплен из другого теста, — сообщил Смоленый без дальнейших объяснений.
4
Нарядно одетый мальчик восседал рядом с матерью на заднем сиденье трамвая.
— Вот наша остановка, — сообщила та, когда вагон сбавил ход.
Они сошли и неспешно направились вверх по склону холма к школе, с каждым шагом идя все медленнее.
Гарри одной рукой держался за ладонь матери, а в другой сжимал ручку потрепанного чемодана. Оба молчали, наблюдая, как перед воротами школы останавливались хэнсомовские кебы
[11]
и редкие машины с шоферами.
Отцы пожимали сыновьям руки, а укутанные в меха матери обнимали отпрысков, прежде чем клюнуть их в щечку, как птицы, с неохотой вынужденные признать, что птенцы вот-вот вылетят из гнезда.
Гарри не хотелось, чтобы мама целовала его перед другими мальчишками, и он выпустил ее руку, когда до ворот оставалось еще ярдов пятьдесят. Мэйзи, почувствовав его неловкость, нагнулась и торопливо чмокнула сына в лоб.
— Удачи, Гарри. Постарайся, чтобы мы могли гордиться тобой.
— До свиданья, мам, — ответил он, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
Мэйзи повернулась и начала спускаться с холма. По ее щекам лились слезы.
Гарри пошел вперед, вспоминая дядин рассказ о том, как они выскакивали из окопов под Ипром и бросались на строй противника. «Только не оглядывайся, или тебе конец». Мальчику хотелось оглянуться, но он знал, что если поддастся, то бросится бежать и не остановится, пока не окажется в безопасности, в вагоне трамвая. Он стиснул зубы и двинулся дальше.
— Хорошо провел каникулы, старина? — расспрашивал приятеля какой-то мальчик.
— Превосходно, — отвечал тот. — Отец взял меня в «Лордз»
[12]
на университетские соревнования.
Гарри задумался, что такое «Лордз» — не церковь ли, и если да, то что за соревнования могут проходить в церкви? Он решительно вошел в ворота и остановился, узнав человека, стоявшего у дверей школы с планшетом для бумаг в руках.
— И кто же вы, молодой человек? — спросил тот, приветливо улыбнувшись Гарри.
— Гарри Клифтон, сэр, — ответил мальчик, сдергивая кепку, как велел ему делать мистер Холкомб всякий раз, когда с ним заговорит учитель или дама.
— Клифтон, — повторил преподаватель, скользя пальцем по длинному списку имен. — А, вот.
Он отметил галочкой фамилию Гарри.
— Так… Значит, хорист. Мои поздравления, и добро пожаловать в школу Святого Бе́ды. Я мистер Фробишер, заведующий вашим пансионом, а это дом Фробишера. Если вы оставите чемодан в вестибюле, староста проводит вас в столовую, где перед ужином я обращусь к новичкам.
Гарри еще ни разу в жизни не ужинал. Чай всегда был последней трапезой в доме Клифтонов, после которой его отсылали в постель, как только за окном смеркалось. Электричество еще не добралось до Стилл-Хаус-лейн, а лишние деньги заводились в семье слишком редко, чтобы тратить их на свечи.
— Спасибо, сэр, — отозвался Гарри и шагнул за дверь, в просторный вестибюль, обшитый панелями из полированного дерева.
Он поставил чемодан на пол и поднял взгляд на портрет пожилого мужчины с седыми волосами и кустистыми белыми бакенбардами, облаченного в длинную черную мантию с откинутым красным капюшоном.
— Как тебя зовут? — рявкнул голос из-за его спины.
— Клифтон, сэр, — ответил Гарри и повернулся к высокому мальчику в длинных брюках.
— Не обращайся ко мне «сэр», Клифтон. Зови меня Фишер. Я староста, а не преподаватель.
— Простите, сэр, — извинился Гарри.
— Оставь чемодан здесь и следуй за мной.
Мальчик оставил свой подержанный, потрепанный чемодан рядом с чужими. Чемодан был единственным на котором не были оттиснуты инициалы. Он направился вслед за старостой по длинному коридору, по стенам которого тянулись фотографии прежних школьных команд и шкафы-витрины, заполненные серебряными кубками, чтобы напоминать будущим поколениям о былой славе.
— Садись где захочешь, Клифтон, — сказал Фишер, когда они добрались до столовой. — И перестань болтать, как только войдет мистер Фробишер.
Гарри помешкал, прежде чем выбрал, за который из четырех длинных столов ему сесть. Несколько ребят уже бродили вокруг, собираясь группками и негромко разговаривая. Он медленно прошел в дальний угол зала и занял место в конце стола. Затем поднял взгляд и увидел, как в столовую входят еще несколько мальчиков, на вид не менее растерянных, чем он сам. Один из них подошел и сел рядом с Гарри, а другой устроился напротив, и они продолжили болтать, как будто его вовсе тут не было.
