— Возможно, моя жена хочет, чтобы я думал, что пристают, — сказал он не задумываясь, хотя в этом случае задуматься следовало бы. Линда повернулась лицом к окну. Вот самая неверная вещь, из того что он сказал о Регине. Дважды неверная, подразумевающая, что его жена не только способна солгать ради своей выгоды, но и хочет заставить его ревновать.
— Сожалею, — промолвил он. Перед кем или из-за чего — этого он не знал.
— У вас есть дети? — поинтересовалась она.
— Нет. — Он сделал паузу. — Один раз Регина забеременела, но на пятом месяце у нее случился выкидыш.
— Прости.
— Это было ужасно: выкидыш. Все закончилось в родильной палате. Это случилось за неделю до нашей свадьбы.
Он не добавил, что уклониться от брака было невозможно, хотя эта презренная мысль тогда у него появилась. С тех пор — подобающее наказание — Регина не могла забеременеть, что иногда вызывало у нее грусть и неизбывный поток материнских чувств. Больно смотреть, как она ведет себя с кенийскими детьми — с любым ребенком. Прошло три года, и уже пора было делать анализы, но Регина не верила в кенийскую медицину. Она хотела подождать до возвращения домой. И это его устраивало.
— У тебя нет детей? — спросил он.
— О, нет.
Другого он и не ожидал, но все равно почувствовал облегчение.
— У меня такое ощущение, будто мне вспороли грудь мачете, — сказал он.
— Еще один шрам, — легко отозвалась она.
Они долго молчали.
— Рич приезжает, — через некоторое время сообщил он.
— Рич? — переспросила она, оживляясь. — Сколько ему сейчас лет?
— Шестнадцать.
— Подумать только! — Она медленно покачала головой. — Какой он?
— Хороший парень. Любит лодки. Летом работает в яхт-клубе, перевозит пассажиров на катере.
— Ему было семь, когда я его знала. Такой милый мальчик.
— Ну, если будешь в Найроби, может, согласишься сходить на ужин и встретишься с ним.
Это приглашение на ужин было неожиданным и резким, как мальчишеский голос, прорвавшийся посреди фразы.
— Я уверен, он тебя помнит, — добавил Томас. — Он до сих пор говорит, как хорошо ты каталась на коньках.
— Кажется, это было так давно, — задумчиво произнесла она.
— Кажется, это было только вчера.
Он внимательно смотрел на ее руку на столе. Волосинки на ней были почти белыми. Похоже, Линда заметила его пристальный взгляд, потому что убрала руку. Возможно, она до сих пор смущалась своих рук.
— Расскажи о своей работе, — попросила она.
Он с минуту подумал.
— Нет.
Линда подняла глаза и улыбнулась.
— Квиты.
Томас знал, что у него хорошие произведения. Это был факт, о котором он никогда не забывал. И он знал: надо набраться терпения и однажды еще кто-нибудь поймет это. Иногда он сам изумлялся своей уверенности, не понимая, откуда она взялась. И хотя Томас редко говорил об этом, он всегда в это верил.
Она встала.
— Не хочешь прогуляться? Я могу показать тебе школу.
Томас готов был сидеть в ее коттедже вечность…
Он ощущал слабость в ногах, когда Линда повела его через заднюю дверь. Он думал, что она наденет сандалии, но она осталась босой, и он обратил внимание на то, какими жесткими были ее стопы. Тропинка через кустарник была узкой, и они шли друг за другом. Разговаривать было практически невозможно. Низкая трава, мокрая от недавнего дождя, намочила его брюки, и Томас на секунду остановился, чтобы подкатить их. Они шли через бледно-желтое поле хризантем, мимо небольшого скопления хижин — настоящих хижин, с травяными крышами, а не модернизированного варианта вроде шамбы Ндегвы с жестяной крышей и красной виниловой мебелью. Он смотрел на спину Линды, высыхающие волосы. После грозы было прохладно, хотя солнце светило ярко, и когда они шли по затененным участкам, то переходили от прохлады к теплу и снова к прохладе. Время от времени Линда взмахом руки приветствовала женщину или ребенка. Возможно, его внимание привлек бы пейзаж, но он не мог оторвать глаз от Линды. Она шла энергичным шагом, и ткань канги слегка покачивалась при ходьбе. Ее волосы светлели с каждой минутой. Когда они огибали опушку густого леса, Томас занервничал, опасаясь, что можно наткнуться на буйвола или слона. Но Линда шла спокойно, и он решил просто идти за ней. Лес перешел в деревню — с покрытым пылью магазином, баром, школой. Все было сделано из цемента. Отсутствие всяких украшений и изолированность делали это место похожим на Дикий Запад.
Томас намеревался поравняться с Линдой, как только они сойдут с тропинки, но на дороге ее тут же окружили дети, они звали ее по имени, стремились к ней прикоснуться. «Jambo». — «Мисс Линда». — «Habari yako?» — «Mzuri sana». Они быстро говорили с Линдой на смеси суахили и английского, застенчиво интересовались, кто этот человек рядом с ней, показывая на Томаса одной рукой и прикрывая рот другой. Линда представила Томаса как друга, он всем пожал руки, и их радость передалась и ему. Но потом один мальчик спросил, где Питер, и Томас почувствовал, что радость улетучивается. Они пошли дальше, и дети скакали рядом, как кузнечики. Томасу не терпелось взять Линду за руку. Она рассказала ему, что когда-то эта деревня была процветающей общиной, но большинство мужчин ушли в город в поисках работы. Одни на выходные приходили к своим женам и детям, другие не возвращались вовсе. Женщины у дверей с детьми на руках приветствовали Линду. Жизнерадостность и энтузиазм детей здесь проявлялись не так заметно, взмахи были дружелюбными, но грустными: эти женщины слишком много знали или их мужчины оставили их.
От дороги исходило тепло. Томас снял куртку, перебросил ее через плечо. Теперь его одежда была такой же пыльной, как земля и гравий. Линда открыла дверь школы, и дети протиснулись мимо них. Внутри здания оказалось неожиданно прохладно. Стены были твердыми до уровня плеча, а выше, под жестяной крышей, были окна без стекол.
— Когда идет дождь, звук на крыше такой громкий, кто нам приходится прекращать занятия.
— Должно быть, детям это нравится.
— На самом деле нет. Дети любят ходить в школу. И не только здесь. Так повсюду.
Школа создавала радостное настроение. На стенах висели красочные рисунки, причем некоторые были очень хороши. Дети потащили Томаса, и он с радостью пошел за ними, пожалев, что у него нет с собой никаких угощений — леденцов, печенья, маленьких игрушек. Хоть чего-нибудь. Здесь стоял единственный стол — Линды.
— На чем они пишут? — спросил он. Она села, усадив к себе на колени худого мальчика с проплешинами на голове, вызванными, очевидно, какой-то болезнью.
— На своих книгах.
Позади стола стоял угольный гриль. Томас посмотрел на него, и она перехватила этот взгляд.
