Томас проснулся от бьющего в глаза солнца. В комнате было жарко, простыни, еще час назад такие хрустящие и свежие, стали мягкими и влажными. Он пошевельнулся, отчего верхняя простыня соскользнула с кровати. Они с Линдой лежали обнаженные, скрытые только тонким пологом, который пузырился над ними от легкого бриза. Томас отвернулся от прямого солнечного света и разбудил ее. Лепестки жасмина были вдавлены в подушки, и ее волосы и аромат цветов смешались с мускусным запахом их тел. Они лежали так, как он об этом грезил, — ее голова у него на плече, его руки обнимают ее, одна нога сплетена с другой. Это была простая поза, принимаемая тысячи — нет, миллионы — раз вдень, и при этом такая важная, что он едва дышал. Он подумал: сколько им осталось времени — час, день, год? И спросил у нее. Томас принял твердое решение не уезжать, пока не уедет она, неважно, когда это случится. Его тело было неспособно оставить ее.
— У меня есть день, — сказала она.
— Один день.
— Точнее, день и ночь.
Ощущение времени было таким ошеломляющим, что ему пришлось вслух повторить ее фразу. Солнце над головой сместилось; они же лежали, почти не шевелясь. Казалось: если не двигаться, время может совершенно забыть о них. Жажда заставила Линду попросить у Томаса стакан воды. Он неохотно натянул брюки, не желая оставлять ее, и пошел искать воду. Встретив мистера Салима у кухонного стола, Томас объяснил на суахили, что ему нужно, и мистер Салим мгновенно извлек из старого, наверное еще тридцатых годов, холодильника кувшин с холодной водой. Слуга, явно довольный тем, что к нему обратились, добавил еще какие-то сладости из меда и орехов, названия которых он не сообщил. Томас отнес поднос наверх, обратив внимание на два стакана.
Линда пила, как впервые в жизни. Она села прямо, абсолютно голая, и он любовался ее грудью и плавным изгибом живота, пока она пила, запрокинув голову. Так же жадно она проглотила свою порцию сладостей, отчего он засмеялся и предложил ей свою, которую она, чуть поколебавшись, приняла.
— От секса ты становишься ненасытной, — произнес он и тут же возненавидел себя за это. То, что совсем недавно между ними произошло, он свел к действию, которое она могла бы совершить с любым мужчиной, могла ежедневно совершать с мужчиной по имени Питер.
Она поняла его оговорку и слега поправила его:
— Это не был секс.
Он сел рядом с ней на кровать, и его снова потянуло заняться с ней любовью. Захотелось прикасаться к ее плечам, трогать между ног. «Вот так проходит медовый месяц?» — подумал он. Он этого не знал, потому что у него никогда не было настоящего медового месяца: Регина почти постоянно плакала из-за ребенка, которого потеряла за неделю до свадьбы. Это было как поминки — нескончаемое оплакивание. По правде говоря, он испытал облегчение, слишком быстро поняв, что это притворство.
— Ты обещал мне прогулку, — сказала она, коснувшись его.
Они шли по городу рука об руку, глядя на восточную резьбу и серебряные украшения суахили. Но они не видели ни этих резных работ, ни украшений, перед их глазами было только прошлое, недавнее прошлое, его жена или ее муж, дома и квартиры, в которых никогда не жили, и только раз, пронзительно, — будущее, где был их ребенок, хотя будущее, непознаваемое и невообразимое, было для них пустым местом. Он не мог не думать о словах «только один день» и «только одна ночь» и был на грани того, чтобы переступить черту между вероятным и возможным. Но не сделал этого, опасаясь, что любой план, который может причинить боль другим людям, отпугнет Линду. Это была задача на вычисление — как быть вместе, не вызывая катастрофы, которую Томас не мог решить, чувствуя, что от напряжения его сопротивляющийся мозг каменеет и голова становится пустой.
Они пообедали в «Петлиз» и, хотя не были голодны, заказали слишком много еды: закуску с омарами, суп из жерухи, курятину в кокосовом соусе. Они задержались, когда большинство посетителей уже ушло, и оставались долго после того, как озадаченный официант забрал их едва тронутые блюда. У них было слишком много напитков (удивительно, в этом она его обогнала), и они сидели до тех пор, пока Томас не поднял глаза и не увидел, что обслуга ждет, чтобы уйти на перерыв. Он встал, слегка одурманенный алкоголем (четыре порции виски), и предложить сходить в Шелу — безумная идея в середине дня после выпивки, когда по пути нет никакого укрытия. В действительности ему хотелось вернуться в спальню с цветами жасмина, вдавленными в подушки, и заснуть, крепко прижимая ее к себе.
Они пошли в сторону Шелу, следуя написанным от руки указателям; потом их вез военный грузовик по засыпанным песком дорогам. Они сидели на скамейке в кузове грузовика, и она ненадолго заснула, положив голову ему на колени. Пока они ехали до пляжа, у нее обгорело плечо — платок потерялся у ювелирного прилавка или в «Петлиз». Они сидели на веранде «Пепониз» — единственного отеля на пляже, пили воду и ели грейпфрут — все-таки они проголодались, — ив тени туман в голове рассеивался.
— Как ты сюда добралась? — спросил Томас. Раньше он был слишком занят собственными мыслями, чтобы представить себе все ее приготовления.
— Я приехала из Малинди.
— Наверное, это было целое приключение.
Линда посмотрела в сторону, вероятно уже зная, какой будет следующий вопрос.
— Почему Малинди?
Она помедлила с ответом.
— Там Питер, — сказала она.
То, что она находилась на побережье с Питером, было фактом не более примечательным, чем, скажем, то, что он покинул Регину только сегодня утром. Тем не менее это взволновало его.
Линда не стала больше ничего уточнять. Она отпила воды. Вода была в бутылках, не такая, как в доме, где они остановились. Он вспомнил, как, мучимая жаждой, она выпила там почти целый кувшин воды.
— Именно поэтому ты должна возвращаться завтра? — спросил он, хотя спрашивать смысла не было. Ответы, какими бы они ни были, причинят боль. Единственный ответ, который мог его удовлетворить, — если бы она сказала, что никогда не оставит его.
Но, возможно, Линда была умнее или более трезво смотрела на их будущее, и поэтому ничего не сказала. И сама не задавала никаких вопросов. Ее волосы, распустившиеся, когда они занимались любовью, были снова уложены в узел, и по виду неумело, наспех собранного узла он понял, как, должно быть, тщательно готовилась она к их встрече.
— Тут ничего не поделаешь, — произнесла она.
Ревность сжала ему грудь.
— Ты спала с ним прошлой ночью? — спросил он, потрясенный собственным вопросом. Она скрестила руки на груди. Оборонительная поза.
— Томас, не надо.
— Нет, серьезно, — продолжал он, хотя дураку было ясно, что нужно остановиться. — Ты спала с ним прошлой ночью? Я просто хочу знать.
— Зачем?
— Чтобы выяснить свое положение. — Он вытащил пачку сигарет из кармана рубашки, которая во время ходьбы насквозь промокла. Пара напротив пила «Пиммз». Он позавидовал их безмятежной скуке.
