Богатая и легкая повозка, две вьючные, пять оседланных лошадей и три ослицы со служанками медленно тронулись в направлении большого тракта, ведущего в Рим. Олимпиада так и не обернулась, чтобы помахать близким, вышедшим на украшенное колоннами крыльцо усадьбы. Очень быстро они достигли пределов Италии, главные дороги которой в то время были наводнены путниками, как и они, спешащими в город на грандиозные празднования.
Прямо в центре Рима под ликующие возгласы толпы двигалось шествие. Колонны наряженных людей несли пышно украшенные цветами громадные платформы, на которых большие намазанные маслом атлеты с черными бородами изображали богов. В каждой колонне, проходящей посреди ликующей толпы, шли барабанщики и трубачи, игравшие грозные мелодии в честь великого божества посевов. Лепестки роз дождем осыпали шествие. В следующей колонне на подобных же платформах под всеобщий хохот и ликование несли сенаторов, которые в белоснежных тогах изображали слуг, умывая ноги своим рабам.
Путешественницам удалось остановиться в дорогой и очень переполненной гостинице. Олимпиада сразу крепко уснула. Гостиничному стражу она велела никого к ней не пускать. Девушка знала, что ее отец находится в Риме, так как он всегда прибывал в столицу на дни великого празднования. Это беспокоило ее, но усталость оказалась сильнее. Ночью изза шума народных гуляний она проснулась.
Еще не рассвело. Олимпиада быстро встала, накинула плащ с капюшоном и, схватив небольшую связку, спустилась с третьего этажа на первый.
В темноте, ощущая запах скота и винного перегара, она пробралась к спящим рабам. Юная госпожа нагнулась над укрытыми с головой телами и, шепнув имя единоверной служанки, дотронулась до чьейто ноги. Человек перевернулся и с тирадой пьяной брани продолжил свой сон. Олимпиада отшатнулась и шепотом окликнула Клеопу.
— Я здесь! Госпожа, я здесь! — ответила та совсем в другом месте. Олимпиада увидела, как Клеопа спешно натягивает свой плащ.
— Бери вещи, мы пойдем налегке, — приказала Олимпиада.
Они долго бежали тесными многоэтажными кварталами Рима. Гуляния по поводу собранных урожаев продолжались, и сестры с трудом пробивались сквозь смрадную толпу. Наконец девушки вышли на безлюдные окраины. Подойдя к воротам, они были остановлены привратниками, которые пропустили их за два медных асса.
Неподалеку от города по обе стороны от дороги раскинулся целый палаточный город приехавших на празднования пилигримов. Около получаса сестры быстро шли по холмистой местности, пока не ступили на могучий каменный мост. Впереди они увидели всадника, который держал за узды еще двух лошадей. Всадник поднял над головой светильник, и девушки узрели лицо Авла. Они отдали ему вещи для вьючной лошади, оседлали приготовленного скакуна и втроем помчались в путь, сделав внушительный крюк, только к утру выехав на Аппиеву дорогу, ведущую в портовый город Путеол.
Вечером, сойдя в ущелье, устроили привал возле горного ручья под кронами вишен. Клеопа готовила место для сна, Авл разводил огонь, а Олимпиада поила лошадей в ручье. Потом все вкусили вечернюю трапезу. Во время еды они ощутили, как кости заныли, а сытые тела потянуло в сон. Так трое быстро уснули под звуки бегущей воды и потрескивание костра.
А вокруг бурые горы, чуть тронутые островками полинявшей зелени, будто протертый временем бархат. Чуть выше на пологих склонах террасами лежали корочки снега. В низинах текли ручьи, а над ними в тумане нависали сосны — пинии. На тонких изогнутых стволах эти деревья держали шапки зеленых веток.
3
Клеопа проснулась в сырой от росы постели и обнаружила, что рядом никого нет. Костер еще дымился, и за журчанием ручья был слышен крик кукушки. Девушка перевернулась на живот и приподнялась на локтях. Неподалеку над травами она увидела нагую, прекрасную Олимпиаду, которая была с юношей Авлом. Клеопа свернулась клубочком и сжала в ладонях рыбку, которая висела у нее на шее.
Когда солнце взошло, две юные девы отошли к обрыву и встали над великой долиной, которая простиралась перед подножьем гор. Одна была как юная богиня, другая — немного похожа на робкого мальчика.
Девушки закрыли глаза перед слепящим солнцем, они долго молчали и потом, взявшись за руки, вознесли свои молитвы ко Господу.
О Боже, Ты — Бог мой,
Тебя взыскую от ранней зари.
Тебя возжаждала душа моя,
по Тебе томится плоть моя
в земле пустынной, и сухой, и безводной.
О, когда бы во святилище узреть Тебя,
видеть силу Твою и славу Твою!
Ибо милость Твоя лучше жизни,
и восхвалят Тебя уста мои.
Буду благословлять Тебя, пока длится жизнь моя,
и гласом радости восхвалят Тебя уста мои,
когда воспою о Тебе на постели моей,
поутру помыслю о Тебе;
ибо Ты — Помощник мой,
и под сенью крыл Твоих я возрадуюсь…
И когда они молились, то ослеплявший их свет солнца поблек, и ветер перестал, и звуков не стало. И был иной ветер и иной свет, что исходил от семи звезд и превосходил сиянием своим солнце.
После сестры долго сидели в молчании. Олимпиада не могла понять, отчего ее так знобит: от холода или от страха. Пока юноша делал гимнастические упражнения, девушки подошли к раскидистой дикой вишне. Клеопа полезла на кривую ветвь, чтобы наклонить для госпожи грозди, полные спелых плодов. Только она взобралась на нужную ветку, как раздалось шипение, и скользнувшая из сухой красной листвы змея ужалила ее в руку. Клеопа взвизгнула и упала на камни. Испуганная Олимпиада припала к своей рабе.
— Моя госпожа, кажется, я оступилась, — сказала та и села, потирая затылок.
Олимпиада взяла ее тонкую руку и увидела на запястье следы укуса.
— Сейчас! Ты только подожди! — испуганно дыша, сказала Олимпиада и рванулась к Авлу.
— Авл, сюда! Скорее! Авл! — кричала она спотыкаясь на бегу. — Змея! Ее укусила змея!
Клеопа лежала, свернувшись клубочком, а вокруг нее извивались две змеи.
«Господи! Ты же был с нами, — крутилось в голове у Олимпиады. — Ты же сам сказал, Господи! Верую в слова твои, что змей брать будут и не повредят им…»
Вечером они вышли к небольшому селению, где их приняли. Хозяева зажиточного дома принесли за Клеопу жертву богам и призвали знахаря. Жрец местного капища сказал, что если не умерла и состояние не ухудшается, то будет жить, но неделю проведет в тяжком недомогании, возможно, в жаре и бреду. Жрец приказал раздеть Клеопу и, воскурив благовония в широкой чаше, трижды обошел вокруг ложа болящей, произнося таинственные заклинания. Потом объявил, что виною всех страданий девушки служит Дух, что сокрылся в маленькой белой рыбке, висящей на шее девушки, и хотел ее снять. Но Олимпиада одернула его руку.
— Сие проклятье не из твоих ли уст, коварная? — сморщившись, спросил старый жрец, тыкая в нее курящейся кадильницей.
— Вот твои деньги, а теперь оставь мою рабу, — строго сказала Олимпиада.
