— Не обращай внимания на девчонку, Змей: пусть ее сердится, мне от этого ни холодно, ни жарко, — сказал Зверобой смеясь. — Для женщин довольно естественно принимать к сердцу победы и поражения мужа, а вы теперь, можно сказать, все равно что муж и жена. Однако постреляем немного в птиц, которые носятся у нас над головой; предлагаю тебе целить в летящую мишень. Вот это будет настоящее испытание: оно требует меткого ружья, как и меткого глаза.
На озере водились орлы, которые живут вблизи воды и питаются рыбой. Как раз в эту минуту один из них парил на довольно значительной высоте, подстерегая добычу; его голодные птенцы высовывали головы из гнезда, которое можно было различить на голой вершине сухой сосны. Чингачгук молча направил новое ружье на эту птицу и, тщательно прицелившись, выстрелил. Более широкий, чем обычно, круг, описанный орлом, свидетельствовал о том, что пуля пролетела недалеко от него, хотя и не попала в цель. Зверобой, который целился так же быстро, как и метко, выстрелил, лишь только заметил промах своего друга, и в ту же секунду орел понесся вниз так, что не совсем ясно было, ранен он или нет. Сам стрелок, однако, объявил, что промахнулся, и предложил приятелю взять другое ружье, ибо по некоторым признакам был уверен, что птица собирается улететь.
— Я заставил его вильнуть книзу, Змей; думаю, что перья были немного задеты, но он еще не потерял ни капли крови. Впрочем, это старое ружьишко не годится для такой стрельбы. Живо, делавар, бери свой карабин, а вы, Юдифь, дайте мне «оленебой»! Это самый подходящий случай испытать все его качества.
Соперники приготовились, а девушки стояли поодаль, с нетерпением ожидая, чем кончится состязание. Орел описал широкий круг и, снова поднявшись ввысь, пролетел почти над самой хижиной, но еще выше, чем прежде. Чингачгук посмотрел на него и объявил, что немыслимо попасть в птицу по отвесной линии кверху. Но тихий ропот Уа-та-Уа заставил его изменить свое решение, и он выстрелил. Результат, однако, показал, что он был прав, так как орел даже не изменил направления своего полета, продолжая чертить в воздухе круги и спокойно глядя вниз, как будто он презирал своих врагов.
— Теперь, Юдифь, — крикнул Зверобой, смеясь и поблескивая веселыми глазами, — посмотрим, можно ли называть «оленебой» также и «убей орла»!.. Отойди подальше, Змей, и гляди, как я буду целиться, потому что таким вещам следует учиться.
Зверобой несколько раз наводил ружье, а птица тем временем продолжала подниматься все выше и выше. Затем последовали вспышка и выстрел. Свинцовый посланец помчался кверху, и в следующее мгновение птица склонилась набок и начала опускаться вниз, взмахивая то одним, то другим крылом, иногда описывая круги, иногда отчаянно барахтаясь, пока, наконец, сделав несколько полных кругов, не свалилась на нос ковчега. Осмотрев ее тело, обнаружили, что пуля проникла между крылом и грудной костью.
Глава XXVI
И каменная грудь ее без стона
На каменное ложе возлегла;
Здесь спал слуга бесстрастного закона,
Восстановитель и добра и зла,
И счет долгам рука его вела —
Тот счет, где жизнь и смерть стояли рядом,
Тот счет, которого коснувшись взглядом,
Забилась в ужасе она, как перед адом.
Джалз Флетчер
[71]
— Мы поступили необдуманно, Змей! Да, Юдифь, мы поступили очень необдуманно, — умертвив живое существо из пустого тщеславия! — воскликнул Зверобой, когда делавар поднял за крылья огромную птицу, глядевшую на врагов в упор своим тускнеющим взглядом — тем взглядом, которым беспомощные жертвы всегда смотрят на своих убийц. — Это больше пристало двум мальчишкам, чем двум воинам, идущим по тропе войны хотя бы и первый раз в жизни. Увы мне! Ну что же, в наказание я покину вас немедленно, и когда останусь один на один с кровожадными мингами, то, вероятнее всего, мне придется вспомнить, что жизнь сладка даже зверям, бродящим по лесу, и птицам, летающим в воздухе… Подите сюда, Юдифь! Вот «оленебой». Возьмите его обратно и сохраните для рук, более достойных владеть таким оружием.
— Я не знаю рук более достойных, чем ваши, Зверобой, — ответила девушка поспешно. — Никто, кроме вас, не должен прикасаться к этому оружию.
— Если брать в расчет мою ловкость, вы, быть может, и правы, девушка, но мы должны знать не только как пользоваться огнестрельным оружием, но и когда нужно пускать его в ход. Очевидно, последнему я еще не научился, поэтому возьмите ружье. Вид умирающего и страждущего создания, хотя это только птица, внушает спасительные мысли человеку, который почти уверен, что его последний час наступит до солнечного заката. Я бы пожертвовал всеми утехами тщеславия, всеми радостями, которые мне доставляют моя рука и глаз, если бы этот бедный орел мог снова очутиться в гнезде со своими птенцами.
Слушатели были поражены порывом внезапного раскаяния, охватившего охотника, и вдобавок раскаяния в поступке, столь обыкновенном, ибо люди редко задумываются над физическими страданиями беззащитных и беспомощных животных. Делавар понял слова, сказанные его другом, хотя вряд ли мог понять одушевляющие того чувства; он вынул острый нож и поспешил прекратить страдания орла, отрезав ему голову.
— Какая страшная вещь — сила, — продолжал охотник, — и как страшно обладать ею и не знать, как ею пользоваться! Неудивительно, Юдифь, что великие мира сего так часто изменяют своему долгу, если даже людям маленьким и смиренным трудно бывает поступать справедливо и удаляться от всякого зла. И затем, как неизбежно один дурной поступок влечет за собой другой! Если бы я не был обязан немедленно вернуться из отпуска к моим мингам, я бы отыскал гнездо этой твари, хотя бы мне пришлось блуждать по лесу две недели подряд; впрочем, гнездо орла нетрудно найти человеку, который знает повадки этой птицы; но все равно, я бы согласился две недели подряд скитаться по лесу, лишь бы отыскать птенцов и избавить их от лишних страданий.
В это время Зверобой не подозревал, что тот самый поступок, за который он так строго осуждал себя, должен был иметь решающее влияние на его последующую судьбу. Каким образом проявилось это влияние, мы не станем рассказывать здесь, ибо это будет ясно из последующих глав. Молодой человек медленно вышел из ковчега с видом кающегося грешника и молча уселся на платформе. Тем временем солнце поднялось уже довольно высоко, и это обстоятельство, в связи с обуревавшими его теперь чувствами, побудило охотника ускорить свой отъезд. Делавар вывел для друга челнок, лишь только узнал о его намерении, а Уа-та-Уа позаботилась, чтобы ему было удобнее. Все это делалось не напоказ; Зверобой отлично видел и оценил искренние побуждения своих друзей. Когда все было готово, индейцы вернулись и сели рядом с Юдифью и Гетти, которые за это время не покидали молодого охотника.
— Даже лучшим друзьям сплошь и рядом приходится расставаться, — начал Зверобой, увидя, что все общество снова собралось вокруг него. — Да, дружба не может изменить путей провидения, и каковы бы ни были наши чувства, мы должны расстаться. Я часто думал, что бывают минуты, когда слова, сказанные нами, остаются в памяти у людей прочнее, чем обычно, и когда данный нами совет запоминается лучше именно потому, что говорящий вряд ли сможет заговорить снова. Никто не знает, что может случиться, и, следовательно, когда друзья расстаются с мыслью, что разлука продлится, чего доброго, очень долго, не мешает сказать несколько ласковых слов на прощанье. Я прошу вас всех уйти в ковчег и возвращаться оттуда по очереди; я поговорю с каждым отдельно и, что еще важнее, послушаю, что каждый из вас хочет сказать мне, потому что плох тот советник, который сам не слушает чужих советов.
