— Этого я и боялся, Расщепленный Дуб, — ответил Зверобой, когда индеец кончил свою речь, — да, я боялся, что до этого дойдет. Однако правду сказать недолго, и она положит конец всем ожиданиям на этот счет. Минг, я белый человек и рожден христианином, и мне не подобает брать жену среди краснокожих язычников. Этого я не сделал бы и в мирное время, при свете яркого солнца, тем более я не могу этого сделать под грозовыми тучами, чтобы спасти мою жизнь. Я, быть может, никогда не женюсь и проживу всю жизнь мою в лесах, не имея собственной хижины; но если суждено случиться такому делу, только женщина моего цвета завесит дверь моего вигвама. Кормить малышей вашего павшего воина я бы согласился очень охотно, если бы мог делать это, не навлекая на себя позора, но это немыслимо, поскольку я не могу жить в гуронской деревне. Ваши собственные молодые люди должны убивать дичь для Сумахи, и когда она снова выйдет замуж, пусть поищет себе супруга не с такими длинными ногами, чтобы он не бегал по земле, которая ему не принадлежит. Мы сражались в честном бою, и он пал; всякий храбрец должен быть готов к этому. Ты ждешь, что у меня появится сердце минга; с таким же основанием ты можешь ждать, что седые волосы появятся на голове у мальчика или на сосне вырастет черника. Нет, нет, минг, я белый человек, поскольку речь идет о женщинах, и делавар во всем, что касается индейцев.
Едва эти слова успели прозвучать в устах Зверобоя, как послышался общий ропот. Особенно громко выражали свое негодование пожилые женщины, а красавица Сумаха, которая по летам годилась в матери нашему герою, вопила громче всех. Но все эти изъявления неудовольствия должны были отступить на второй план перед свирепой злобой Пантеры. Этот суровый вождь считал позором, что сестре его позволили стать женой бледнолицего ингиза. Лишь после настойчивых просьб неутешной вдовы он с большой неохотой дал свое согласие на этот брак, вполне соответствовавший, впрочем, индейским обычаям. Теперь его жестоко уязвило, что пленник отвергнул оказанную ему честь. В глазах гурона засверкала хищная ярость, напоминавшая зверя, имя которого он носил.
— Собака бледнолицый! — воскликнул он по-ирокезски. — Ступай выть с дворняжками твоей породы на ваших пустых охотничьих угодьях!
Слова эти сопровождались соответствующим действием. Он еще продолжал говорить, когда рука его поднялась и томагавк просвистел в воздухе. Если бы громкий голос индейца не привлек внимания Зверобоя, этот миг, вероятно, был бы последним в жизни нашего героя. Пантера метнул опасное оружие с таким проворством и такой смертоносной меткостью, что непременно раскроил бы череп пленнику. К счастью, Зверобой вовремя протянул руку и так же проворно ухватил топор за рукоятку. Томагавк летел с такой силой, что, когда Зверобой перехватил его, рука невольно приняла положение, необходимое для ответного удара. Трудно сказать, какое обстоятельство сыграло главную роль: быть может, почувствовав в своих руках оружие, охотник поддался жажде мести, а может быть, внезапная вспышка досады превозмогла его обычное хладнокровие и выдержку. Как бы там ни было, глаза его засверкали, на щеках проступили красные пятна, и, собрав все свои силы, Зверобой метнул томагавк в нападающего. Удар этот был нанесен так неожиданно, что Пантера не успел поднять руку или отвести голову в сторону: маленький острый топор поразил его прямо между глазами и буквально раскроил голову. Рванувшись вперед, как бросается на врага смертельно раненная змея, силач в предсмертных судорогах вытянулся во весь рост на середине лужайки. Все устремились, чтобы поднять его, забыв на минуту о пленнике. Решив сделать последнюю отчаянную попытку для спасения своей жизни, Зверобой пустился бежать с быстротой оленя. Секунду спустя вся орда — молодые и старые, женщины и дети, — оставив безжизненное тело Пантеры, с тревожным воем устремилась в погоню.
Как ни внезапно произошло событие, побудившее Зверобоя предпринять эту отчаянную попытку, оно не застало его врасплох. За истекший час он хорошо обдумал все возможности и точно рассчитал все шансы, сулившие ему успех или неудачу. Таким образом, с первой же секунды он овладел собой и подчинил все свои движения контролю рассудка. Исключительно благодаря этому он добился первого и очень важного преимущества, а именно: успел благополучно миновать линию часовых. Он достиг этого с помощью очень простого приема, который, однако, заслуживает особого описания.
Кустарник на мысе был гораздо реже, чем в других местах побережья. Объяснялось это тем, что здесь часто разбивали свои стоянки охотники и рыбаки. Густые заросли начинались там, где мыс соединялся с материком, и далее тянулись длинной полосой к северу и к югу. Зверобой бросился бежать на юг. Часовые стояли немного поодаль от чащи, и, прежде чем до них донеслись тревожные сигналы, он успел скрыться в густом кустарнике. Однако бежать в зарослях было совершенно невозможно, и Зверобою на протяжении сорока или пятидесяти ярдов пришлось брести по воде, которая достигала ему до колен и служила для него таким же препятствием, как и для преследователей. Заметив наконец удобное место, он пробрался сквозь линию кустов и углубился в лес.
В Зверобоя стреляли несколько раз, когда он брел по воде; когда же он показался на опушке леса, ружейный огонь сделался еще чаще. Но в лагере царил страшный переполох, ирокезы в общей сумятице стреляли торопливо, не успевая прицелиться, и благодаря этому Зверобою удалось ускользнуть невредимым. Пули свистели над ним, некоторые сбивали ветки совсем рядом, и все же ни одна не задела даже его одежды. Проволочка, вызванная этими бестолковыми попытками, оказала большую услугу Зверобою, который на сотню ярдов успел обогнать даже впереди других бежавших гуронов, прежде чем среди преследователей установился относительный порядок. Гнаться за охотником с тяжелыми ружьями было невозможно; наспех выстрелив, в смутной надежде случайно ранить пленника, лучшие индейские бегуны отбросили ружья в сторону, приказав женщинам и мальчикам поднять и снова зарядить их.
Зверобой слишком хорошо понимал отчаянный характер начавшейся борьбы, чтобы потерять хоть одно из этих драгоценных мгновений. Он знал также, что единственная надежда на спасение состоит в том, чтобы бежать по прямой линии. Поверни он в ту или в другую сторону — и численно значительно превосходивший неприятель мог бы его настигнуть. Поэтому он взял направление по диагонали и стал взбираться на холм, который был не слишком высок и не слишком крут, но все же показался достаточно утомительным человеку, убегавшему от смертельной опасности. Здесь Зверобой начал бежать медленнее, чтобы иметь возможность время от времени перевести дух. В тех местах, где подъем был особенно крутой, охотник переходил даже на мелкую рысь или на быстрый шаг. Позади него выли и прыгали гуроны, но он не обращал на это внимания, хорошо зная, что им еще предстоит одолеть такие же препятствия, прежде чем они взберутся наверх. До вершины первого холма было уже совсем недалеко, и по общему строению почвы Зверобой понял, что придется миновать глубокую балку, за которой лежала подошва второго холма. Смело поднявшись на гребень, он жадно огляделся по сторонам, отыскивая, где бы укрыться. Почва на вершине была совершенно ровная, но перед ним лежало упавшее дерево, а утопающий, как говорится, хватается за соломинку. Дерево свалилось параллельно оврагу по ту сторону вершины, где уже начинался спуск. Забиться под него, тесно прижавшись к стволу, было делом одного мгновения. Однако, прежде чем спрятаться от своих преследователей, Зверобой выпрямился во весь рост и издал торжествующий клич, как бы радуясь предстоящему спуску. В следующую секунду он скрылся под деревом.
