Зверобой, несмотря на обильную трапезу, которую поутру разделил в лесу с товарищем, не отставал от него и воздал должное поданным яствам.
Час спустя весь окружающий пейзаж сильно изменился. Озеро по-прежнему оставалось тихим и гладким, как зеркало, но мягкий полусвет летнего вечера сменился ночной тьмой, и все пространство, окаймленное темной рамкой лесов, лежало в глубоком спокойствии ночи. Из леса не доносилось ни пения, ни крика, ни даже шепота. Слышен был только мерный всплеск весел, которыми Непоседа и Зверобой, не торопясь, подвигали ковчег по направлению к «замку». Хаттер пошел на корму, собираясь взяться за руль. Заметив, однако, что молодые люди и без его помощи идут правильным курсом, он отпустил рулевое весло, уселся на корме и закурил трубку. Он просидел там всего несколько минут, когда Гетти, тихонько выскользнув из каюты, или «дома», как обычно называли эту часть ковчега, устроилась у его ног на маленькой скамейке, которую принесла с собой. Слабоумное дитя часто так поступало, и старик не обратил на это особого внимания. Он лишь ласково положил руку на голову девушки, которая с молчаливым смирением приняла эту милость.
Помолчав несколько минут, Гетти вдруг запела. Голос у нее был низкий и дрожащий. Он звучал серьезно и торжественно. Слова и мотив отличались простотой и естественностью. То был один из тех гимнов, которые всегда и везде нравятся всем классам общества, которые рождены чувством и взывают к чувству. Гетти пела гимн, которому научила ее мать. Слушая эту простую мелодию, Хаттер всегда чувствовал, как смягчается его сердце; дочь отлично знала это и часто этим пользовалась, побуждаемая инстинктом, который часто руководит слабоумными существами, особенно когда они стремятся к добру.
Едва только раздался низкий приятный голос Гетти, как шум весел смолк, и священная мелодия одиноко зазвучала в трепетной тишине пустыни. По мере того как Гетти набиралась смелости, голос ее становился все сильнее, и скоро весь воздух наполнился этим смиренным славословием безгрешной души. Молодые люди не оставались безучастными к этому трогательному напеву: они взялись за весла лишь после того, как последний звук песни замер на отдаленном берегу. Сам Хаттер был растроган, ибо, как ни огрубел он вследствие долгой жизни в пустыне, душа его продолжала оставаться той страшной смесью добра и зла, которая так часто бывает свойственна человеческой природе.
— Ты что-то грустна сегодня, девочка, — сказал отец. Когда Хаттер обращался к младшей дочери, его обороты речи обличали в нем человека, который в юности получил кое-какое образование. — Мы только что спаслись от врагов, и нам следует скорее радоваться.
— Ты никогда не сделаешь этого, отец! — сказала Гетти тихим укоризненным тоном, взяв его узловатую, жесткую руку. — Ты долго говорил с Гарри Марчем, но у вас не хватит духу сделать это.
— Ты не можешь понять таких вещей, глупое дитя… Очень дурно с твоей стороны подслушивать!
— Почему ты с Гарри хочешь убивать людей, особенно женщин и детей?
— Тише, девочка, тише! У нас теперь война, и мы должны поступать с нашими врагами так же, как они поступают с нами.
— Это неправда, отец! Я слышала, что говорил Зверобой. Вы должны поступать с вашими врагами так же, как вы хотели бы, чтобы они поступали с вами. Ни один человек не хочет, чтобы враги убили его.
— Во время войны мы должны убивать наших врагов, девочка, иначе они нас убьют. Кто-нибудь да должен начать; кто начнет первый, тот, по всей вероятности, одержит победу. Ты ничего не смыслишь в этих вещах, бедная Гетти, и потому лучше молчи.
— Юдифь говорит, что это нехорошо, отец, а Юдифь умнее меня.
— Джуди не посмеет говорить со мной о таких вещах; она действительно умнее тебя и знает, что я этого не потерплю. Что ты предпочитаешь, Гетти: потерять собственный скальп, который затем продадут французам, или видеть, как мы убьем наших врагов и тем помешаем им вредить нам?
— Я не хочу ни того, ни другого, отец. Не убивай их, и они не тронут нас. Торгуй мехами и заработай побольше денег, если можешь, но не торгуй кровью.
— Ладно, ладно, дитя! Поговорим лучше о том, что ты понимаешь. Ты рада снова увидеть нашего старого друга Марча? Ты любишь Непоседу и должна знать, что он когда-нибудь станет твоим братом, а может быть, и ближе чем братом.
— Это невозможно, отец, — сказала девушка после продолжительного молчания. — Непоседа имел уже и отца и мать. У человека не бывает их дважды.
— Так кажется твоему слабому уму, Гетти. Когда Джуди выйдет замуж, отец ее мужа будет ее отцом и сестра мужа ее сестрой. Если она выйдет замуж за Непоседу, он станет твоим братом.
— Юдифь никогда не выйдет за Непоседу, — возразила девушка кротко, но решительно. — Юдифь не любит Непоседу.
— Этого ты не можешь знать, Гетти. Гарри Марч самый красивый, самый сильный и самый смелый парень из всех когда-либо бывавших на озере. И так как Джуди замечательная кра савица, то почему бы им не пожениться? Он очень ясно намекнул, что готов работать со мной, если я дам свое согласие.
Гетти начала ходить взад и вперед, что служило у нее признаком душевной тревоги. С минуту она ничего не отвечала. Отец, привыкший к ее странностям и не подозревавший истинной причины ее горя, спокойно продолжал курить.
— Непоседа очень, очень красив, отец! — сказала Гетти выразительно и простодушно, чего никогда не сделала бы, если бы привыкла больше считаться с мнением других людей.
— Говорю тебе, дитя, — пробормотал старый Хаттер, не вынимая трубки изо рта, — он самый смазливый юнец в этой части страны, а Джуди самая красивая молодая женщина, которую я видел с тех пор, как ее бедная мать прожила свои лучшие дни.
— Очень дурно быть безобразной, отец?
— Бывают грехи и похуже, но ты совсем не безобразна, хотя не так красива, как Джуди.
— Юдифь счастливее от того, что она так красива?
— Может быть, да, дитя, а может быть, и нет. Но поговорим о другом, так как ты с трудом в этом разбираешься, бедная Гетти. Как тебе нравится наш новый знакомый, Зверобой?
— Он некрасив, отец. Непоседа гораздо красивее Зверобоя.
— Это правда. Но говорят, что он знаменитый охотник. Слава о нем достигла моих ушей прежде, чем я его увидел, и надеюсь, он окажется таким же отважным воином. Однако не все мужчины похожи друг на друга, дитя, и я знаю по опыту — нужно немало времени, чтобы сердце у человека закалилось для жизни в пустыне.
— А у тебя оно закалилось, отец, и у Непоседы тоже?
— Ты иногда задаешь трудные вопросы, Гетти. У тебя сердце доброе, и оно создано скорее для жизни в поселениях, чем в лесу, тогда как твой разум больше годится для леса, чем для посе лений.
