Никто против этого не возражал, и девушки удалились в каюту, чтобы приготовить ужин, а молодые люди уселись на носу баржи и начали беседовать. Они говорили на языке делаваров. Но так как это наречие мало известно даже людям ученым, мы передадим этот разговор по-английски.
Не стоит, впрочем, излагать со всеми подробностями начало этой беседы, когда Зверобой рассказывал о событиях, уже известных читателю. Отметим лишь, что он ни одним словом не упомянул о своей победе над ирокезом. Когда Зверобой кончил, делавар заговорил в свой черед, внушительно и с большим достоинством.
Рассказ его был ясен и краток и не прерывался никакими случайными отступлениями. Покинув вигвамы своего племени, он направился прямо в долину Саскуиханны. Он достиг берегов этой реки всего на одну милю южнее истока и вскоре заметил след, указывавший на близость врагов. Подготовленный к подобной случайности, ибо цель экспедиции в том и состояла, чтобы выследить ирокезов, он обрадовался своему открытию и принял необходимые меры предосторожности. Пройдя вверх по реке до истока и заметив местоположение скалы, он обнаружил другой след и несколько часов подряд наблюдал за врагами, подстерегая случай встретиться со своей любезной или добыть вражеский скальп; и неизвестно еще, к чему он больше стремился. Все время он держался возле озера и несколько раз подходил так близко к берегу, что мог видеть все, что там происходило. Лишь только ковчег появился в виду, он начал следить за ним, хотя не знал, что именно на борту этого странного сооружения ему предстоит встретиться с другом. Но, заметив, как ковчег лавирует то в одну, то в другую сторону, делавар решил, что судном управляют белые; это позволило ему угадать истину. Когда солнце склонилось к горизонту, он вернулся к скале и, выбравшись из лесу, с удовольствием снова увидел ковчег, видимо, поджидавший его.
Хотя Чингачгук в течение нескольких часов внимательно наблюдал за врагами, их внезапное нападение в тот момент, когда он перебирался на баржу, явилось для него такой же неожиданностью, как и для Зверобоя. Он мог объяснить это лишь тем, что враги гораздо многочисленнее, чем он первоначально предполагал, и что по берегу бродят другие партии индейцев, о существовании которых ему ничего не было известно. Их постоянный лагерь — если слово «постоянный» можно применить к становищу, где бродячая орда намеревалась провести самое большее несколько недель, — находился невдалеке от того места, где Хаттер и Непоседа попали в плен, и, само собой разумеется, по соседству с родником.
— Хорошо, Змей, — промолвил Зверобой, когда индеец закончил свой недолгий, но оживленный рассказ, — хорошо, Змей. Ты бродил вокруг становища мингов и, может быть, расскажешь нам что-нибудь о пленниках: об отце этих молодых женщин и о молодом парне, который, как я полагаю, приходится одной из них женихом.
— Чингачгук их видел. Старик и молодой воин — поникший хемлок и высокая сосна.
— Ну, не совсем так, делавар: старик Хаттер, правда, клонится книзу, но еще много твердых брусьев можно вытесать из такого ствола. Что касается Гарри Непоседы, то по росту, силе и красоте он и впрямь украшение человеческого леса. Скажи, однако: они были связаны, подвергались пыткам? Я спрашиваю от имени молодых женщин, которым, смею сказать, очень хочется обо всем знать.
— Нет, Зверобой, мингов слишком много, им нет нужды сажать дичь в клетку. Одни караулят, другие спят, третьи ходят на разведку, иные охотятся. Сегодня бледнолицых принимают как братьев, завтра с них снимут скальпы.
— Юдифь и Гетти, утешительная новость для вас: делавар говорит, что вашему отцу и Гарри Непоседе индейцы не сделали ничего худого. Они, конечно, в неволе, но, вообще говоря, чувствуют себя не хуже, чем мы.
— Рада слышать это, Зверобой, — ответила Юдифь. — И так как теперь к нам присоединился ваш друг, то я нисколько не сомневаюсь, что нам скоро удастся выкупить пленников. Если в лагере есть женщины, то у меня найдутся наряды, от которых у них разгорятся глаза, а на худой конец мы можем открыть сундук, в котором, я думаю, хранятся вещи, способные соблазнить даже вождей.
— Юдифь, — улыбаясь, сказал молодой человек, глядя на нее с выражением живого любопытства, которое, несмотря на вечерний сумрак, не ускользнуло от проницательных взоров девушки, — Юдифь, хватит ли у вас духу отказаться от нарядов, чтобы освободить пленников, хотя один из них ваш отец, а другой добивается вашей руки?
— Зверобой, — отвечала Юдифь после минутной заминки, — я буду с вами откровенна. Признаюсь, было время, когда больше всего на свете я ценила наряды. Но с некоторых пор я чувствую в себе перемену. Хотя Гарри Непоседа для меня ничто, я все бы отдала, чтобы его освободить. И если я готова сделать это для хвастуна, забияки, болтуна Непоседы, у которого, кроме красивой внешности, нет ничего хорошего, можете представить, что я готова сделать для моего отца.
— Это звучит прекрасно и вполне соответствует женской натуре. Такие чувства встречаются даже среди делаварских девушек. Мне часто, очень часто приходилось видеть, как они жертвуют своим тщеславием ради сердечной привязанности. Женщины созданы для того, чтобы чувствовать и управлять чувствами.
— А отпустят ли дикари нашего отца, если я и Юдифь отдадим им все наши платья? — спросила Гетти своим невинным, кротким голосом.
— Женщины могут вмешаться в это дело, милая Гетти, да, женщины могут вмешаться… Но скажи мне, Змей, много ли сквау
[45]
среди этих негодяев?
Делавар слушал и понимал все, что при нем говорили, хотя с обычной индейской замкнутостью и хитростью сидел, отвернувшись и как бы ничуть не интересуясь разговором, не имевшим к нему прямого отношения. Однако теперь он ответил другу со свойственной ему отрывистой манерой.
— Шесть, — сказал он, протягивая вперед все пальцы левой руки и большой палец правой. — И еще одна. — Тут он выразительно прижал руку к сердцу, намекая этим поэтическим и вместе с тем естественным жестом на свою возлюбленную.
— Значит, ты видел ее, вождь? Быть может, тебе удалось рассмотреть ее хорошенькое личико или близко подойти к ее уху, чтобы спеть одну из тех песен, которые она так любит?
— Нет, Зверобой, там слишком много деревьев и ветви покрыты листвой, как небо облаками во время грозы. Но (тут молодой воин обратил к другу свое смуглое лицо, и улыбка внезапно осветила его свирепые, раскрашенные, да и от природы сумрачные черты ясным светом теплого человеческого чувства) Чингачгук слышал смех Уа-та-Уа, он узнал его среди смеха ирокезских женщин. Он прозвучал в его ушах, как щебетанье малиновки.
— Ну, я могу положиться в этом смысле на ухо влюбленного, а делаварское ухо различает все звуки, которые оно когда-либо слышало в лесах… Не знаю, почему это так, Юдифь, но когда молодые люди — я разумею и юношей и девушек — начинают испытывать нежные чувства друг к другу, просто удивительно, каким приятным кажется им смех или голос любимой. Мне приходилось видеть, как суровые воины прислушивались к болтовне и смеху молодых девушек, словно к музыке, которую можно услышать в старой голландской церкви на главной улице в Олбани, где я бывал не раз, продавая меха и дичь.
