— Но ведь вы теперь свободны, Гарри, — возразила Гетти, застенчиво поглядывая на молодого великана. — У вас не связаны ни руки, ни ноги.
— Нет, Гетти, руки и ноги у меня свободны, но этого мало, потому что я не могу пользоваться ими так, как мне хотелось бы. Даже у этих деревьев есть глаза и язык. Если старик или я вздумаем тронуть хотя бы один прутик за пределами нашей тюрьмы, нас сгребут раньше, чем мы успеем пуститься наутек. Мы не сделаем и двух шагов, как четыре или пять ружейных пуль полетят за нами с приглашением не слишком торопиться. Во всей Колонии нет такой надежной кутузки. Я имел случай познакомиться на опыте с парочкой-другой тюрем и потому знаю, из какого материала они построены и что за публика их караулит.
Дабы у читателя не создалось преувеличенного представления о порочности Непоседы, нужно сказать, что преступления его ограничивались драками и скандалами, за которые он несколько раз сидел в тюрьме, откуда почти всегда убегал, проделывая для себя двери в местах, не предусмотренных архитектором. Но Гетти ничего не знала о тюрьмах и плохо разбиралась в различных видах преступлений, если не считать того, что ей подсказывало бесхитростное и почти инстинктивное различие между добром и злом. Поэтому грубая острота Непоседы до нее не дошла. Уловив только общий смысл его слов, она отвечала:
— Так гораздо лучше, Непоседа. Гораздо лучше, если отец и вы будете сидеть смирно, пока я не поговорю с ирокезом. И тогда все мы будем довольны и счастливы. Я не хочу, чтобы вы следовали за мной. Нет, предоставьте мне действовать по-моему. Как только я все улажу и вам позволят возвратиться в замок, я приду и скажу вам об этом.
Гетти говорила с такой простодушной серьезностью и так была уверена в успехе, что оба слушателя невольно начали рассчитывать на благополучный исход ее ходатайства, не подозревая, на чем оно основывалось. Поэтому, когда она захотела покинуть их, они не стали ей мешать, хотя видели, что девушка направилась к группе вождей, которые совещались в сторонке, видимо, обсуждая причины ее внезапного появления.
Расставшись со своей новой подругой, Уа-та-Уа подошла к одному из старших воинов, который был всегда ласков с ней во время плена и даже предлагал принять ее в свой вигвам как родную дочь, если она согласится стать гуронкой. Направив свои шаги в эту сторону, девушка рассчитывала, что к ней обратятся с расспросами. Она была слишком хорошо воспитана, согласно понятиям своего народа, чтобы самовольно высказывать свое мнение в присутствии мужчин, но врожденный такт и хитрость позволили ей привлечь внимание воинов, не оскорбляя их гордости. Ее притворное равнодушие возбудило любопытство; и едва Гетти подошла к своему отцу, как делаварская девушка уже очутилась в кружке воинов, куда ее подозвали почти незаметным, но выразительным жестом. Здесь ее стали расспрашивать о том, где встретилась она со своей товаркой и почему привела ее в лагерь. Только этого и нужно было Уа-та-Уа. Она объяснила, как заметила слабоумие Гетти, и затем рассказала в общих чертах, зачем девушка явилась во вражеский стан. Слова ее произвели то самое впечатление, на которое она и рассчитывала. Добившись своего, делаварка отошла в сторону и принялась готовить завтрак, желая угостить новую подругу. Однако, занимаясь этим, бойкая девушка ни на минуту не переставала наблюдать, подмечая каждую перемену в физиономиях вождей, каждое движение Гетти и все самые мельчайшие обстоятельства, которые могли иметь отношение к ее собственным интересам или к интересам ее новой приятельницы.
Когда Гетти приблизилась к вождю, кружок индейцев расступился перед ней с непринужденной вежливостью, которая сделала бы честь и самым благовоспитанным белым людям. Упавшее дерево лежало поблизости, и старший из воинов неторопливым жестом предложил девушке усесться на нем, а сам ласково, как отец, занял место рядом с ней. Остальные столпились вокруг них с выражением серьезного достоинства, и девушка, достаточно наблюдательная, чтобы заметить, чего ожидают от нее, начала излагать цель своего посещения.
Однако в тот самый миг, когда она уже раскрыла рот, чтобы заговорить, старый вождь ласковым движением руки предложил ей помолчать еще немного, сказал несколько слов одному из своих подручных и затем терпеливо дожидался, пока молодой человек привел к нему Уа-та-Уа.
Вождю необходимо было иметь в данном случае переводчика: лишь немногие из присутствовавших здесь гуронов понимали по-английски, да и то с трудом.
Уа-та-Уа была рада присутствовать при разговоре, особенно в качестве переводчицы. Девушка знала, какой опасностью грозит всякая попытка обмануть одну из беседующих сторон, тем не менее решила использовать все средства и пустить в ход все уловки, какие могло подсказать ей индейское воспитание, желая скрыть присутствие своего жениха на озере и цель, ради которой он явился. Когда она приблизилась, угрюмый старый воин с удовольствием посмотрел на нее, ибо он с тайной гордостью лелеял надежду привить вскоре этот благородный росток к стволу своего собственного племени. Удочерение так же часто практикуется и так же безоговорочно признается среди американских племен, как и среди тех наций, которые живут под сенью гражданских законов.
Лишь только делаварка села рядом с Гетти, старый вождь предложил ей спросить «у красивой бледнолицей», зачем она явилась к ирокезам и чем они могут служить ей.
— Скажи им, что я младшая дочь Томаса Хаттера; Томас Хаттер — старший из пленников; ему принадлежат «замок» и ковчег, и он больше всех имеет право считаться хозяином этих холмов и этого озера, потому что давно поселился в этих местах, давно здесь охотится и ловит рыбу. Они поймут, кого ты называешь Томасом Хаттером, если ты им объяснишь. А затем скажи, что я пришла сюда убедить их не делать ничего худого отцу и Непоседе, но отпустить их с миром и обращаться с ними как с братьями, а не как с врагами. Скажи им все это и не бойся ни за себя, ни за меня. Бог нас защитит.
Делаварка исполнила ее желание, постаравшись по возможности буквально передать слова своей подруги на ирокезском наречии, которым владела совершенно свободно. Вожди выслушали это заявление с величавой серьезностью; двое или трое, немного знавшие по-английски, беглыми, но многозначительными взглядами выказывали свое одобрение переводчице.
— А теперь, Уа-та-Уа, — продолжала Гетти, лишь только ей дали понять, что она может говорить дальше, — а теперь мне хочется, чтобы ты слово в слово передала краснокожим то, что я скажу. Сначала скажи им, что отец и Непоседа явились сюда, желая добыть как можно больше скальпов. Злой губернатор обещал деньги за скальпы, независимо от того, будут ли это скальпы воинов или женщин, мужчин или детей, и любовь к золоту была так сильна в их сердцах, что они не могли ей противиться. Скажи им это, милая Уа-та-Уа, как ты слышала от меня, слово в слово.
Сначала делаварка не решалась дословно перевести эту речь. Но, заметив, что индейцы, говорящие по-английски, отчасти поняли слова Гетти, вынуждена была повиноваться. Вопреки всему, что мог бы ожидать цивилизованный человек, открытое признание в замысле пленников не произвело дурного впечатления на слушателей. Они, вероятно, считали подобный поступок проявлением доблести и не хотели осуждать других за то, что без всякого колебания могли предпринять сами.
