— Бледнолицый хорек! — вопила разъяренная фурия, потрясая кулаками перед лицом остававшегося совершенно невозмутимым охотника. — Ты даже не баба! Твои друзья делавары — бабы, а ты их овца. Твой собственный народ отрекся от тебя, и ни одно краснокожее племя, состоящее из мужчин, не приняло бы тебя в свои вигвамы. Вот почему ты прячешься среди воинов, одетых в юбки. Ты думаешь, что убил храбреца, покинувшего нас? Нет, его великая душа содрогнулась от презрения при мысли о битве с тобой и предпочла лучше оставить тело. Земля отказалась впитать кровь, которую ты пролил, когда его душа отсутствовала. Она будет погребена в твоих стонах. Что за музыку я слышу? Это не вопль краснокожего. Ни один красный воин не будет стонать, как свинья. Эти стоны вырываются из горла у бледнолицего, из груди ингиза, и этот звук приятен, как девичье пение! Пес! Вонючка! Сурок! Выдра! Еж! Свинья! Жаба! Паук! Ингиз!
Тут старуха, истощив весь запас ругательств и почти задохнувшись, вынуждена была на мгновение умолкнуть, хотя по-прежнему размахивала обоими кулаками перед самым носом пленника и вся ее сморщенная физиономия кривилась от свирепой злобы. Зверобой отнесся ко всем этим бессильным попыткам оскорбить его со спокойной выдержкой.
Впрочем, от дальнейших оскорблений он был избавлен вме шательством Расщепленного Дуба, который отогнал ведьму, а сам сел на бревно рядом с пленником. Старуха удалилась, но охотник знал, что отныне она будет всячески досаждать ему.
Расщепленный Дуб спокойно опустился на бревно и после короткой паузы заговорил со Зверобоем. Их диалог мы, как всегда, переводим для удобства читателей, не изучавших североамериканских наречий.
— Мой бледнолицый брат — желанный гость здесь, — сказал индеец, дружелюбно кивая головой и улыбаясь так естественно, что нужна была вся проницательность Зверобоя, чтобы разгадать в этом фальшь, и немало философского спокойствия, чтобы, разгадав, не оробеть. — Да, он желанный гость. Гуроны развели жаркий костер, чтобы белый человек мог просушить свою одежду.
— Благодарю, гурон или минг, как там тебя зовут! — возразил охотник. — Благодарю и за привет и за костер. И то и другое хорошо в своем роде, а костер особенно приятен человеку, только что искупавшемуся в таком холодном озере, как Мерцающее Зеркало. Даже гуронское тепло может быть приятно тому, в чьей груди бьется делаварское сердце.
— Бледнолицый… Но у моего брата есть какое-нибудь имя. Такой великий воин не мог прожить, не получив прозвища!
— Минг, — сказал охотник, причем маленькая человеческая слабость сказалась в блеске его глаз и в румянце, покрывшем его щеки, — минг, один из ваших храбрецов дал мне прозвище Соколиный Глаз — я полагаю, за быстроту и меткость прицела, — когда голова его покоилась на моих коленях, прежде чем дух отлетел в места, богатые дичью.
— Хорошее имя! Сокол разит без промаха. Соколиный Глаз — не баба. Почему он живет среди делаваров?
— Я понимаю тебя, минг. Но все это ваши дьявольские выдумки и пустые обвинения. Я поселился у делаваров еще в юности и надеюсь жить и умереть в рядах этого племени.
— Хорошо! Гуроны такие же краснокожие, как и делавары. Соколиный Глаз скорее гурон, чем женщина.
— Я полагаю, минг, ты знаешь, куда клонишь. Если нет, то это известно только сатане. Однако, если ты хочешь добиться чего-нибудь от меня, говори яснее, так как в честную сделку нельзя вступать с завязанными глазами или с кляпом во рту.
— Хорошо! У Соколиного Глаза не раздвоенный язык, и он привык говорить, что думает. Он знаком с Выхухолью (этим именем индейцы называли Хаттера). Он жил в его вигваме, но он не друг ему. Он не ищет скальпов, как несчастный индеец, но сражается, как мужественный бледнолицый. Выхухоль ни белый, ни краснокожий, он ни зверь, ни рыба — он водяная змея: иногда живет в озере, иногда на суше. Он охотится за скальпами, как отщепенец. Соколиный Глаз может вернуться и рассказать ему, что перехитрил гуронов и убежал. И когда глаза Выхухоли затуманятся, когда из своей хижины он не сможет больше видеть лес, тогда Соколиный Глаз отомкнет двери гуронам. А как мы поделим добычу, спросишь ты? Что ж, Соколиный Глаз унесет все самое лучшее, а гуроны подберут остальное. Скальпы можно отправить в Канаду, так как бледнолицый в них не нуждается.
— Ну что ж, Расщепленный Дуб, это достаточно ясно, хоть и сказано по-ирокезски. Я понимаю, чего ты хочешь, и отвечу, что это такая дьявольщина, которая оставляет далеко позади самые сатанинские выдумки мингов. Конечно, я легко мог бы вернуться к Выхухоли и рассказать, будто мне удалось удрать от вас. Я мог бы даже нажить кое-какую славу этим подвигом.
— Хорошо! Мне и хочется, чтобы бледнолицый это сделал.
— Да, да, это достаточно ясно. Больше не нужно слов. Я понимаю, чего ты от меня добиваешься. Войдя в дом, поев хлеба Выхухоли, пошутив и посмеявшись с его хорошенькими дочками, я могу напустить ему в глаза такого густого тумана, что он не разглядит даже собственной двери, не то что берега.
— Хорошо! Соколиный Глаз должен был родиться гуроном. Кровь у него белая только наполовину.
— Ну, в этом ты дал маху, гурон. Это все равно как если бы ты принял волка за дикую кошку. Так, значит, когда глаза старика Хаттера затуманятся и его хорошенькие дочки крепко заснут, а Гарри Непоседа, или Высокая Сосна, как вы его здесь окрестили, не подозревая об опасности, будет уверен, что Зверобой бодрствует на часах, мне придется только поставить где-нибудь факел в виде сигнала, отворить двери и позволить гуронам проломить головы всем находящимся в доме.
— Несомненно, мой брат ошибся. Он не может быть белым! Он достоин стать великим вождем среди гуронов!
— Смею сказать, это было бы довольно верно, если бы я мог проделать все то, о чем мы говорили… А теперь, гурон, выслушай хоть раз в жизни несколько слов правды из уст простого человека. Я родился христианином и не могу и не хочу участвовать в подобном злодействе. Хитрости на войне вполне законны. Но хитрость, обман и измена среди друзей созданы только для дьяволов. Я знаю, найдется немало белых людей, способных дать вам, индейцам, ложное понятие о нашем народе, но эти люди изменили своей крови и своей натуре, и по большей части это отщепенцы. Ни один настоящий белый не мог бы сделать то, о чем ты просишь, и уж если говорить начистоту, то и ни один настоящий делавар. С мингами, быть может, дело обстоит иначе.
Гурон выслушал эту отповедь с явным неудовольствием. Однако он еще не отказался от своего замысла и был достаточно хитер, чтобы не потерять последние шансы на успех преждевременным выявлением своей досады. Принужденно улыбаясь, он слушал внимательно и затем некоторое время что-то молча обдумывал.
— Разве Соколиный Глаз любит Выхухоль? — вдруг спросил он. — Или, может быть, он любит дочерей?
— Ни то, ни другое, минг. Старый Том не такой человек, который может заслужить мою любовь. Что касается дочек, то они, правда, достаточно смазливы, чтобы приглянуться молодому человеку. Однако по некоторым причинам нельзя сильно полюбить ни ту, ни другую. Гетти — добрая душа, но природа наложила тяжелую руку на ум бедняжки.
